Тимофей, очнувшись, побежал за Ванюшей, чтобы доказать, что он любит Луизу всем своим существом, а в молодости его женили родители без всякого с его стороны желания. Он догнал Ванюшу уже в пивной и за кружкой пива все объяснил ему, долго упрашивал смилостивиться и написать хороший ответ. Он, мол, не постоит, чтоб как следует отблагодарить...
Но Ванюша упорствовал:
— Ты пойми, садовая голова, она разберется в тебе, а ведь ты ей не пара. Она образованный человек, а ты две зимы вокруг школы пробегал. Это тебе сейчас сошло все с рук, у тебя на лбу не написано, что ты почти неграмотен. Всю твою дурь она да и ее родители относили к тому, что ты языка не знаешь и ляпаешь невпопад! А со временем ты научишься говорить по-французски и раскроешь себя целиком и полностью. Что тогда?
В другом углу пивной царило оживление: там Степаненко спокойно откусывал от граненого стакана кусочки стекла и выплевывал осколки на стол. «Чем только не займешься в этом проклятом иностранном легионе», — подумал Ванюша и, чтобы отвязаться от Вяткина, пообещал завтра написать ответ Луизе.
Но тут произошло событие, поколебавшее все планы Ликанина и Гринько. Совершенно неожиданно иностранный легион в его службе по охране Рейна сменили зуавы. Дело с переправой осложнилось, хотя старик немец по-прежнему заверял, что все будет в порядке. Пошли ускоренные сборы. Надо было взять с собой все необходимое и так упаковать, чтобы влезло в ранец.
Наконец наступило 3 января. Ванюша и Ликанин ждали с нетерпением наступления темноты, чтобы отправиться к каналу. Как будто все предвещало благополучное завершение их замысла.
Но после завтрака была объявлена боевая тревога. Полку приказали выстроиться на поле юго-западнее Франкенталя. И вот перед строем полка был зачитан приказ: всех русских легионеров, которые записались в легион до окончания войны, отправить на станцию Вейзенгейм для погрузки и перевозки в глубь Франции, откуда они будут отправлены в Россию или демобилизованы... Сразу же стала расти колонна, достигшая пятисот человек. Капитану Мачеку приказали вести ее до станции погрузки.
Остались в иностранном легионе только те русские добровольцы, которые подписали контракт на пять лет. Правда, таких были единицы, и они только теперь поняли весь ужас своего положения... Ведь при подписании контракта они не думали, что останутся живы, поэтому и не обращали внимания на сроки. Зато, если подпишешь договор на пять лет, то сразу получишь на руки 500 франков, а потом каждое 1 января полагалось еще по 100 франков, да и на книжку шло столько же... Этим все и решалось. Но теперь! Война окончена, все уходят из легиона, а тут приходится оставаться и тянуть постылую солдатскую лямку. Солдаты стояли как убитые, многие рыдали, утирая слезы, катившиеся по небритым щекам.
Гринько и Ликанин шагали в колонне, которую вел капитан Мачек. Их столько обманывали, что веры в отправку на родину уже не было. Оба были до того сумрачны, что, казалось, идут на кладбище с похоронной процессией. Михаил все упрекал Ванюшу за его неторопливость с организацией побега.
— Все не торопись, да не торопись... А вот теперь на-кась выкуси!
Гринько только глубоко вздыхал в ответ. Особенно раздражал Ванюшу Тимофей, который с веселым видом и самодовольной физиономией тащил большую посылку, только что полученную от Луизы. Этот и не думает о своей семье, о труженице-жене, да и вообще о родине. «Ну, ладно, бог не выдаст, сатана не съест», — успокоил себя Ванюша. А тут еще Виктор весело подтолкнул его в бок:
— Брось, Ванек, грустить, ведь не на войну едем!
— Давай, давай, не затягивай ногу, — отозвался шагавший сзади Ликанин и наступил Ванюше на пятку.
Вот и станция. Стоит уже готовый к отправке эшелон из серых теплушек. В каждой теплушке поставлены скамейки со спинками, рассчитанные на сорок человек, а посредине — железная печка. У стены пирамида для карабинов и полки для ранцев.
Быстро произвели расчет по вагонам, и погрузка началась. В задние вагоны погрузился русский легион — человек двести. Долго ждали отправки. Попрощались с Ахмед-Белой, который решил проводить русских друзей до станции. Крепко расцеловались с ним. Волнуясь, он прижался своей желтой, худой, со щетиной по нижнему краю щекой к молодой, свежей, почти девической щеке Ванюши... Они были хорошими боевыми товарищами. Наконец паровоз пискливо засвистел и эшелон тронулся на Кайзерслаутерн.
5
«Вот тебе и Россия!» — с какой-то безнадежностью подумал Ванюша и печально посмотрел на Виктора и Михаила. Напротив расположился Тимофей. Он распаковал свою посылку и угощал друзей яствами. Тут были и шоколад с орехами, и португальские сардины, и чудесная ветчина, и швейцарский сыр. Тимофей ничего не жалел, раскупорил даже пузатую бутылку бенедиктина и оплетенную, всю в золоте, бутылку мартеля.
— Выпьем, — предложил Ванюше Ликанин и съязвил: — За удачную переправу!
Друзья пили все без разбора — бенедиктин, коньяк, лакомились так редко попадавшими к ним изысканными закусками. Закончили пенящимся в кружках шампанским. И разумеется, опьянели.
— Чем не праздник, вот это настоящий новый год, новый тысяча девятьсот девятнадцатый! — весело произнес Виктор.
— Только что сулит он нам, этот новый год? — озадаченно произнес Ванюша.
— А ничего хорошего! — зло отрезал Ликанин.
А эшелон все дальше уходил в глубь Франции. В вагон пришел представитель русского легиона. Рассказал, что теперь всех русских объединяют в один батальон, так что раздоры в сторону, жить надо вместе.
Да, тяжелые бои, постылая солдатская доля сгладили былые противоречия. Теперь редко кто кого попрекает: ты курновец, ты куртинец.
Вот и сейчас пришел в вагон курновец из русского легиона, и никто не бросается на него с кулаками, все слушают с интересом его рассказ. А тот уселся поудобнее и начал:
— Было это сразу после майских боев под Суассоном. Мы стояли в резерве. Смотрим, утром выходят наши офицеры во французской форме хаки. Чудно на них смотреть. Выстраивают нас и зачитывают приказ: ввиду протеста со стороны Советского правительства и по международным правилам приказано русский легион обмундировать во французскую одежду. Ну, мы взбунтовались: мол, поступали в русский легион, а не во французский и французскую форму надевать не будем. Проканителились с нами весь день, уговаривали, а мы ни в какую. Начали организовываться, вроде бы главарь у нас появился — унтер-офицер Ушаков, с Салоникского фронта. Мы, говорит, русские солдаты и никогда не наденем чужую форму. Ну его, конечно, арестовали и посадили. Выносят смертный приговор, но предупреждают, что жизнь его будет сохранена, если он откажется от своих большевистских убеждений. А он говорит: «У меня нет большевистских убеждений, я, — говорит, — просто за Ленина стою и воевать больше не буду». Как, мол, так, воевать не будешь? «Очень просто, не буду, и все». И призывает всех русских товарищей легионеров бросать оружие. Нас, говорит, обманули, а теперь мы разобрались и не будем воевать...
