В императорской России понятие „монархизма“ отождествлялось с понятием „Родины“. Революция разорвала эти два исторически неразрывных понятия, и в настоящее время понятие о „монархизме“ связано не с понятием о „Родине“, а с принадлежностью к определенной политической партии.
Нужна длительная работа, чтобы в народном сознании оба эти понятия вновь слились воедино. Пока этот неизбежный процесс завершится, причем вне всякого со стороны насильственного воздействия, пока оба эти понятия не станут вновь однородными, пока понятие „монархизма“ не выйдет из узких рамок политической партии, армия будет жить только идеей Родины, считая, что ее восстановление является реальной первоочередной задачей…
Те или иные лозунги могут быть провозглашены в армии лишь тогда, когда они сделаются достоянием многочисленного русского народа, когда они стихийно зальют русскую землю, поглотив в себе все прочие чуждые народу, ему силой навязанные, непонятные ему идеи.
Идея служения Родине сама по себе так велика, диктуемые ею задачи так многообразны, что в ней, в этой всем понятной идее, надо искать то начало, которое должно объединить армию, народ и все государственно мыслящие и любящие Родину элементы».
О том же Врангель 12 января 1922 года писал публицисту и историку Русской православной церкви А. В. Карташеву: «…Политическое „кредо“ Армии ясно и высказывалось многократно и мной, и моими ближайшими помощниками, в частности С. Н. Ильиным в Париже в заседании Бюро национального комитета: Армия ведет борьбу не за монархию, не за республику, а за Отечество. Она не пойдет за теми, кто захочет навязать России, помимо воли народа, тот или иной государственный правопорядок, но станет на страже того порядка, который будет установлен действительно свободным изъявлением народной воли. Вы бесконечно правы, говоря, что требуется величайшее терпение и величайшее искусство разобраться в той сложной обстановке, в которой протекает теперь эта воля народа. Один неверный шаг может вызвать недоверие народных масс, и тогда дело возрождения России опять может затянуться на несколько лет.
Эта кропотливая работа проникновения в психологию масс с чистыми национальными лозунгами может быть выполнена лишь при сознательном отрешении от узко партийных, а тем более классовых доктрин и искренности в намерениях построить государство так, чтобы построение удовлетворяло народным чаяниям.
Строить придется в потемках, а потому строителям нужно быть сугубо осторожными, дабы не разрушилось воздвигаемое ими здание…»
Всё прошлое России, считал Врангель, говорит за то, что она рано или поздно вернется к монархическому строю, но не дай бог, если строй этот будет навязан силой штыков или белым террором. Если же в России волей народа установится республиканская форма правления, каждый честный монархист должен будет с этим примириться и быть вернейшим слугой своей Родины.
И снова барон призывал к единению рядов эмиграции:
«…если она претендует на то, чтобы принять какое-либо участие в воссоздании Родины, она должна вернуться домой единым фронтом, с единой программой, с единым лозунгом — Отечество…
Я убежден, что мы могли бы легко найти общий язык и сговориться; для этого нужно лишь отрешиться от узкопартийных программ, от предвзятого, диктуемого воспоминаниями отношения к некоторым именам и объединиться в одном чувстве — любви к Отечеству и желании работать на его благо…»
Сами по себе лозунги служения Родине или Отечеству ни у кого из эмигрантов возражений не вызывали. Но они были слишком абстрактны, требовали конкретики. А с ней было туго. Врангель слишком хорошо сознавал, что как раз понимание служения России, равно как и представление о ее будущем, у разных политических групп весьма различно. Он оставался на позициях непредрешения политического строя в освобожденной от большевиков России и поддерживал стоявших на этих позициях членов Русского национального комитета в Париже.
Весной 1922 года Врангель писал А. И. Гучкову, с которым очень сблизился в эмиграции: «На затронутый Вами вопрос о своевременности провозглашения монархической идеи как лозунга для продолжения борьбы с Советской Россией я повторяю, что неизменно говорил в течение многих месяцев: преждевременное провозглашение монархического лозунга я считаю пагубным именно в интересах восстановления у нас монархического строя. Ставка слишком велика для того, чтобы можно было ею рискнуть. Если монархическая идея получит новое поражение, то это поражение будет особенно тяжким и надолго затянет обрисовавшийся в настоящее время кризис России».
Петр Николаевич не исключал даже, что народ может принять формулу «Монарх и Советы». К тому же к монархическим лозунгам настороженно относились союзники по Антанте. В то же время Врангель писал Гучкову, что армия на 90 процентов состоит из монархистов. Количество эмигрантов-монархистов главнокомандующий, возможно, и преувеличивал, но популярность монархических лозунгов среди тех, кто остался в рядах армии в Галлиполи, сомнений не вызывает.
Девятнадцатого сентября 1922 года Врангель издал приказ об устройстве своей армии за границей: «Дружными усилиями всех чинов армии русские воины на чужбине стали ныне на работу. Я получил возможность обратить скудные средства казны на помощь нетрудоспособным, состоящим при частях инвалидам и семьям военнослужащих; им отныне обеспечено ежемесячное пособие. На случай зимней безработицы для безработных ассигнованы средства. На местах групповых работ будут приняты меры по улучшению быта войск — открыты околодки[47], оборудованы мастерские, организованы читальни; части будут снабжаться газетами. Отпущены средства на содержание училища. Несмотря на то, что болгарское правительство доселе отказывало в дальнейших денежных отпусках из депонированных нами болгарскому правительству сумм, удалось не только продолжить остановленные после 1 сентября денежные отпуски, но и провести ряд мер по облегчению тяжелых материальных условий жизни чинов армии. Это оказалось возможным благодаря той помощи, которую оказали мне все гг. офицеры, солдаты и казаки. Дружно откликнувшись на мой призыв, в сознании необходимости общими силами сохранить на чужбине родную армию, вы не погнушались черной работой. В трудные дни вы вновь явили величие русского духа. Низкий вам поклон».
Главнокомандующий заботился не только о материальном, но и о политико-идеологическом состоянии армии. Так, 8 декабря 1922 года он издал приказ, где говорилось:
«…Русская Армия не может быть названа аполитичной. Сама природа гражданской войны зачисляет каждую из борющихся сторон в тот или другой политический лагерь, в данном случае большевистский-интернациональный или антибольшевистский-национальный.
