Ознакомительная версия.
Здесь весьма у места привести слова самого преосвященного Игнатия, не раз в откровенных беседах повторенные им брату его, Петру Александровичу, что он ни о каком духовном делании не говорил, а тем более не писал, не проверив своим собственным опытом того учения или делания и его последствий, которые он передавал слушателю или читателю, указывая в то же время на Писания Священное и отеческие, говорившие о том же предмете, – что, впрочем, ясно усматривается и из самых творений его.
Задолго до кончины своей преосвященный Игнатий стал готовиться к ней и в разговорах своих часто касался распоряжений на случай смерти. За пять лет (в 1862 году) он сделал духовное завещание, засвидетельствованное 20 июля 1863 года в Костромской палате гражданского суда, коим все свои сочинения передавал в собственность и распоряжение брата своего, Петра Александровича Брянчанинова. В августе 1864 года он говорил своему брату: «Матушка наша была также больна пред смертью, как и я; все на ногах, и аппетит был порядочный; а пришло время – в три дня болезнь покончила все дело. Прошу, когда я буду умирать, не вздумайте посылать за доктором, дайте мне умереть христианином – не подымайте суматохи. О кончине моей родных не уведомлять, и к похоронам их не ожидать, а предав земле, тогда уведомите… Я тебе говорю вперед, чтоб ты знал и чтоб об этом в час болезни предсмертной не забыть и не заботиться. О том, как и где похоронить меня, ничего не говорю и не завещаю потому, что не желаю связывать действий ближних за пределами моей жизни и притом в том, что никогда почти не исполняется».
Наступил 1866 год – печатались 3-й и 4-й тома творений преосвященного Игнатия, его «Аскетическая проповедь» и «Приношение современному монашеству», или «Советы»; между тем, физические силы его самого, видимо, упадали, так что приезжавшие из Петербурга для посещения его духовные дети поражались той переменой, какая представилась им при виде духовного отца, изнуренного болезнью и преждевременной дряхлостью. Несмотря, однако же, на такое падение физических сил, душевная бодрость не оставляла его. «Не бойтесь, – писал он одному из своих духовных чад, занимавшемуся корректурой издаваемых его сочинений, – я не умру до тех пор, пока не кончу дела своего служения человечеству и не передам ему слов истины, хотя, действительно, так ослабел и изнемог в телесных силах, как это вам кажется».
14 вгуста 1866 года посетили Николо-Бабаевскую обитель их императорские высочества государь наследник Александр Александрович и великий князь Владимир Александрович. Владыка, поднося цесаревичу святую икону благоверного великого князя Александра Невского, встретил его следующей речью: «Всемогущий Бог, в трудные времена России осенивший небесным благословением и небесной помощью благоверного великого князя Александра Невского, да осенит этим благословением и этою помощью и Ваше императорское высочество в предстоящем Вам великом служении Богу и человечеству». Потом, вручая Владимиру Александровичу икону святого равноапостольного князя Владимира, сказал: «Ваше императорское высочество! В древности два великие князя – равноапостольный и Мономах – носили имя Владимира. Благочестием, мудростью, мужеством ознаменовалась жизнь их. И ныне великий князь, носящий имя, вожделенное для России, да возрадует Россию этими качествами, столько благодетельными для народов, когда народы озаряются ими из святилища – из царственного дома». Келейная беседа владыки с высокими посетителями касалась монастырей. «Монастыри-лечебницы, – говорил преосвященный, – это приют для людей, которые, сознав бессилие свое сохранить себя, душу свою, живя в мире, идут в это убежище и приносят в него свои понимания, свои привычки, свои пороки, свои страсти, развитые тем образованием, которое они получили в мире, – поэтому нравственное состояние монастырей находится в совершенной зависимости от нравственного настроения народа. Народ развращается, развращаются и монастыри. В них много вкралось предосудительного, много дурного, но при всем том они сохраняют характер свой – убежища желающим сохраниться от конечной погибели; они больницы для душ, безнадежно больных, они приют верности Церкви Православной и престолу. Извольте, Ваше высочество, обратить внимание на то обстоятельство, что нет другого сословия, кроме монашеского, в котором не было бы ковов на измену престолу. Монашество и монастыри потому особенно гонимы партиями злонамеренными, что они преданы вере и престолу и поддерживают эти чувства в тех, которые сближаются с ними и подчиняются их духовному направлению. Одной ногой я уже стою в могиле и для себя ничего не ищу, и мне нечего искать, а докладываю Вашему высочеству сущую истину, ради истины; умоляю Ваше высочество, поддерживайте монастыри по тому благу, которое приносит их существование». Их высочество обошлись весьма благосклонно с владыкой, утешили его своим вниманием к словам его. Посещение их оставило самое приятное впечатление в преосвященном, он называл его своим окружающим «зрением восходящих светил».
Зиму с 1866 на 1867 год преосвященный Игнатий провел в заботах о приготовлении к печати избранных им изречений и повестей из жизни святых иноков, из которых составился 6-й том его творений, изданный уже по кончине его, под наименованием «Отечник». С тем вместе он не оставлял продолжать и другие частью начатые, частью пополняемые им прежде написанные статьи. В эту зиму он написал статью «О терпении скорбей», «Об отношениях человека к страстям его» и значительно пополнил «Разговор старца с учеником его о молитве Иисусовой».
Дни шли за днями, ничто, по-видимому, не изменялось. Окружающие привыкли видеть преосвященного постоянно болящим, слабым в силах, но притом постоянно одетым, постоянно занятым работой за письменным столом или в молитвенном подвиге – и ничто, по-видимому, не выражало близости кончины его; хотя он жаловался иногда на боль сердца, на болезнь ног и другие недуги, но все это проходило, как явления временные и довольно обычные, не изменявшие нисколько порядка дневных занятий. Несмотря на разнообразные недуги, о которых сообщал он окружающим, – никто никогда не слыхал его болезненного стона. Он не раз говорил, что, заставляя себя не стонать в болезнях, он приучал себя претерпевать все находящее, а по обычаю Афонских подвижников, не раздеваясь ни днем, ни ночью, до самого часа кончины, он как бы скрыл от окружающих этим внешним порядком жизни и самую опасность своего положения.
16 апреля 1867 года, в день Светлого Христова Воскресения, совершив литургию, преосвященный так утомился, что с трудом довели его до кельи. Нужен был ему получасовой отдых, чтобы собраться с силами принять пищу. В этот же день объявил он окружающим, чтобы после вечерни никто его не беспокоил, ибо с этого часа дня он никого принимать не будет, объявив причиной этого распоряжения «необходимость свою готовиться к смерти».
На другой день, 17-го числа, день рождения государя императора Александра Николаевича, преосвященный стоял литургию в алтаре, но выходил служить благодарственный молебен, причем читал окончательную благодарственную молитву с таким сильным, глубоко благодатным выражением, что обратил общее внимание на это обстоятельство. Кто мог полагать, что это был последний выход святителя из его келий, возвратившись в которые, он уже более не выходил, хотя обычная жизнь его в трудах, в подвиге, в болезнях потекла неизменно обычной чредой.
21 апреля получены были присланные из Петербурга только что вышедшие из печати, 3-й и 4-й тома его творений. Преосвященный перекрестился и, дав славу Богу, не развернув, не посмотрев книг, приказал оставить их до приезда из Петербурга брата его, Петра Александровича. Равнодушие это было совершенно противоположно заботливому и от природы деятельному характеру и прежнему вниманию преосвященного к изданию его творений, на что он смотрел как на обязательное исполнение долга своего. Нельзя не заметить при том, что так как приезд брата его был обстоятельством совершенно неопределенным, то помянутым распоряжением преосвященный совершенно устранял себя от дела, которое в естественном порядке было ему, как пастыреначальнику и автору, ближайшим из всех его земных дел. Около этого времени, объясняя архимандриту Иустину свое духовное состояние, он передавал ему, что потерял всякое сочувствие ко всему земному, потерял даже внимание ко вкусу пищи, причем прибавил: «Я долго не потяну». Любимому своему келейнику, Василию Павлову[24], он неоднократно повторял, что очень полезно просить Господа об извещении дня кончины. «Очень хорошо, – говорил он, – если кого Господь известит о приближающейся кончине, только эти извещения бывают почти всегда неточно определяемы, ради того, чтобы человек пребывал в непрестанном страхе. Святитель Тихон молил Господа: «Скажи мне, Господи, когда я умру?» – Ему и сказано было: «В день недельный», но не сказано, в какой именно. Значит, и готовься на каждое воскресенье». 23 апреля, день воскресный, неделя св. апостола Фомы, преосвященный пролежал весь день на кровати по причине общего нездоровья. На другой день, в понедельник, он писал настоятелю Николо-Угрешского монастыря, Московской епархии, архимандриту Пимену, что он так слаб, что ждет смерти, и далее говорит: «Вчера (в воскресенье) весь день пролежал, ждал смерти, а сегодня опять брожу».
Ознакомительная версия.
