На той самой площади, где прошли или пройдут вскоре (никто теперь не помнит последовательности) колонны внедорожников и демонстрация трезвенников, собирается митинг. Некоторые говорят, в пять тысяч человек, некоторые говорят – в десять тысяч. Андрей Санников в своей телевизионной программе рассказывает эту историю про отпущенных таджиков-насильников, перескакивает на таджиков-наркоторговцев и заканчивает тем, что проклинает всех таджиков вообще. «Это наша земля, – обращается Санников к таджикам. – Жрите сами свой героин!» И зовет екатеринбуржцев на площадь. И этот призыв выводит на площадь тысячи. Шутить демонстранты не расположены. Демонстрация против власти, против ментов – что ж вы нас не защищаете! – а стало быть, против бывшего депутата от ментов Николая Овчинникова, против нового кандидата от ментов Василия Руденко и – за Ройзмана.
Спустя несколько дней Ройзман прилетает по делам в Москву, идет в ресторан поужинать и видит одинокого за одиноким столиком Николая Овчинникова собственной персоной. Овчинников уже не депутат, он снова милиционер, начальник главного управления МВД по борьбе с организованной преступностью (а станет и замминистра). И Ройзман всерьез полагает, что Овчинников из Москвы не только поддерживает его соперника Руденко на выборах, но и все милицейские операции против Ройзмана с тех пор, как президент «Города без наркотиков» баллотировался в депутаты, санкционирует тоже Овчинников.
– Николай Александрович, здравствуйте, можно присесть? – Ройзман всегда отменно вежлив в подобных случаях.
– Присаживайтесь, Евгений Вадимович, – Овчинников тоже вежлив.
– Николай Александрович, есть ли ко мне какие-то претензии?
– К вам лично никаких.
– А к Фонду?
– Ваш Фонд, Евгений Вадимович, пытается взять на себя функции государства.
– Так заберите обратно!
Ройзман всегда так говорит. Стоит кому-то из государственных чиновников упрекнуть Ройзмана в стремлении к власти, Ройзман разводит руками и принимается доказывать, что власти вовсе не хочет, заберите. Я поэт, говорит Ройзман, у меня успешный ювелирный бизнес, у меня музей икон – я этим хочу заниматься, а борьбой с наркотиками, выслеживанием и засуживанием наркоторговцев занимаюсь только потому, что этим не занимается милиция. И реабилитацией наркоманов занимаюсь только потому, что ею не занимается Минздрав. Возьмите! Возьмите обратно свои функции!
Эти слова были бы обезоруживающими. Но никто из людей, облеченных властью, никогда отрекающемуся от власти Ройзману не верит.
Пока Ройзман сидит в московском ресторане и вежливо разговаривает с главным своим по тем временам врагом, в Екатеринбурге, в созданном Ройзманом музее невьянской иконы идет обыск. У следователей есть заявления от старушек, у которых украли икону Казанской Божией Матери, Господа Вседержителя и Ильи-пророка. Вот следователи и ищут, не найдется ли в коллекции Ройзмана таких икон. И, разумеется, находят. Это популярные сюжеты. А бабушки готовы признать иконы своими, потому что иконы ведь им отдадут потом. А иконы дорогие.
Вскоре после этого разговора в ресторане с милицейским генералом Овчинниковым подчиненные Овчинникова в Екатеринбурге в самую ночь выборов на темной улице останавливают машину помощницы Ройзмана Татьяны Комаровской. Комаровская в машине с мужем и сыном. Милиционеры просят всех троих проехать в ближайшее отделение для выяснения каких-то там обстоятельств. Но Комаровская думает, что милиционеры для того так делают, чтобы машина ее осталась пустой на темной улице, чтобы можно было милиционерам подбросить в машину избирательные бюллетени, а потом как бы случайно найти и обвинить сотрудницу штаба Ройзмана в попытке вброса на выборах. И результаты выборов отменить. Комаровская из машины не выходит, звонит журналистам. Милиционеры силой Комаровскую из машины вытаскивают. Муж Комаровской валяется на земле, цепляется за бампер, чтобы не оттащили, кричит. Но тут приезжают три телевизионные камеры.
– Уберите камеры! – кричат милиционеры.
– Почему это милиция приказывает нам убрать камеры?! – парирует Андрей Санников.
И под камеры не смеют милиционеры ничего в машину Комаровской подбросить, только задерживают сына Комаровской на несколько часов, а потом отпускают.
И в ту же ночь выборов милиционеры едут по избирательным участкам. Пытаются пачками подбрасывать в избирательные урны бюллетени за Руденко. Но на участках полно наблюдателей, сочувствующих Ройзману, – студенты, инженеры, учителя – образованные люди. Не дают подбросить, не дают.
И Ройзман побеждает. Он набирает 40 %, вдвое больше, чем набирал на этом же участке Овчинников. И кажется, не верит своей победе. Сидит ошарашенный в своем предвыборном штабе, а за спиной у него доска, а на доске фломастером написано: «Ройзман победил всех». И говорит репортерам:
– Я простой уралмашевский парень, судимый, еврей с еврейской фамилией. Против меня были все, а за меня просто люди. Я людям теперь должен.
Глава седьмая
Государственные дела
Какой уж он был депутат – бог весть. По голосованиям судя, довольно левых взглядов. Во всяком случае, голосовал против монетизации льгот, которая существенно льготы для бедных ограничила.
Запомнился вежливым, даже застенчивым, каковая застенчивость бывает присуща провинциалам, не вполне освоившимся в столице. На правительственных часах в Думе, вопреки тогдашнему нашему парламентскому стилю, никаким министрам не хамил, даже министру культуры, а только просил скромно, раз уж речь зашла о музеях, думать не только об Эрмитаже и Третьяковской галерее, но и о провинциальных музеях ведь тоже, им же тяжело. Имел в виду, разумеется, и свой собственный музей невьянской иконы в Екатеринбурге. Не оторвался от дома, не стал москвичом.
Что еще? Входил в комитет по безопасности. Это было логично, поскольку, на взгляд Ройзмана, да и на самом деле наркотики в России являются, пожалуй, главной угрозой национальной безопасности, так кому же и бороться? В этом комитете нисколько своих взглядов на борьбу с наркотиками не цивилизовал, не научился с важным видом выпускать брошюрки о профилактике, а наоборот, утвердился в варварском своем представлении о злокозненности наркоторговцев-таджиков, поскольку коллега по комитету депутат Гришанков рассказал Ройзману, что лично, будучи офицером ФСБ, арестовывал за торговлю наркотиками членов правящей в Таджикистане семьи. Стало быть, это у них государственная политика в Таджикистане – наркотиками торговать.
Теперь уж трудно оценить, какие достижения и какие ошибки были у Ройзмана за четыре года в законотворчестве. Однако же точно можно сказать, что карьерных ошибок за это время он наделал множество.
Когда его только избрали, позвонила девушка из Москвы, представилась сотрудницей аппарата Думы. Принялась разъяснять, как закажет ему из Екатеринбурга авиабилет бизнес-классом…
– Да мне не надо бизнес-классом, я экономом полечу, сам билет куплю, не беспокойтесь.
… да как по прилете в Москву ему надо пройти через депутатский ВИП-зал…
– Да мне не надо ВИП-зал, я нормально выйду.
… да как будет его ждать служебная машина с мигалкой и государственным номером таким-то…
– Да мне не надо служебную машину, я на такси нормально доеду.
Это все были аппаратные ошибки со стороны Ройзмана. Льготные билеты, ВИП-залы, служебные машины для того и придуманы, чтобы с первого своего дня депутат оказался повязан материальными благами, привыкал бы к ним, боялся бы потерять. А если депутат отказывается от льгот – это что же значит? Что не хочет быть повязан?
Со служебной депутатской квартирой у Ройзмана тоже получилось неправильно. Тут ведь есть два способа. Можно переехать в Москву со всей семьей, просить квартиру побольше, а потом всеми правдами и неправдами стараться квартиру эту приватизировать, пока не истекли депутатские полномочия. Это в карьерном смысле хорошо: такому депутату доверяют, он оказывается повязан с тем чиновником, который выделял ему большую квартиру, а еще с тем, который помогал приватизировать.
Или можно наоборот – переехать одному. Семью оставить дома, а самому тут в Москве начать совсем новую жизнь в новой квартире с новой женщиной, с новыми планами на будущее. И тут опять же оказываешься повязан приватизацией и обязан тому человеку, который новую карьеру в Москве обеспечит. Лояльность какая-то образовывается в обоих случаях.
Ройзман же, вопреки обычаю, переехал в Москву не с семьей, но и не один, а со старшей дочкой, жену и младшую дочку оставив дома. И квартиру побольше не просил. И приватизировать не пытался. Несколько дней жил в Москве, на пару дней почти каждую неделю возвращался в Екатеринбург, вел прием населения, да еще ведь и свидетелем был на суде у Курчика, и делами Фонда занимался понемножку, хоть и передал президентские полномочия Дюше. Да и было чем заниматься. С одной стороны, продолжались милицейские наезды на Фонд, с которыми легче было справляться, имея депутатский статус. С другой стороны, пошло и обратное движение, Фонд стал ломить. В конце декабря 2000-го, сразу после избрания Ройзмана, челябинское ФСБ задержало милицейского подполковника Даврона Хусенова, про которого Ройзман давно говорил, что тот наркоторговец. С двенадцатью килограммами героина задержали. А в феврале 2004-го задержали и главного в допарламентские времена врага Фонда следователя Надира Салимова. Он попался на взятке в 200 000 рублей, за которые обещал закрыть дело наркоторговца Болотова. Ройзман продолжал вариться в этих новостях, не оставлял этих дел. Откуда ж тут возьмется лояльность по отношению к новым московским начальникам? Как повязать человека, который не хочет квартиру в Москве, не хочет остаться в столице, а хочет принимать законы для екатеринбуржцев, выслушивать жалобы екатеринбуржцев и спустя четыре года вернуться домой? Никто ведь не поверит, что он поэт, историк, коллекционер икон и борец с наркотиками. Хоть на второй-то срок он переизбраться хочет?
