Ознакомительная версия.
Такая организация, доведенная до последней степени гибкости и совершенства, определяла и характер тактических действий Махно. Имея основной кадр армии из людей, терять которым нечего, посаженных на лошадей (кавалерия) или на тачанки, Махно совершал в одну ночь переходы в 50–60 и более верст. На остановках он находил отдых, корм для людей и лошадей. Расчеты за все забранное у сельского населения Махно немедленно производил деньгами или товарами с большей щедростью, нежели его противники, которые, впрочем, старались ничего не платить крестьянам. Эти расчеты помимо других причин приводили к тому, что крестьяне радовались появлению махновских отрядов. Таким образом Махно, достигнув за полперехода пункта, намеченного для нападения, располагал собранными по секретной мобилизации свежими боевыми частями. Внезапная и быстрая атака почти всегда приводила к успеху. От неожиданности нападения противник терялся и отступал в паническом бегстве.
При захвате крупных пунктов грабежу подвергалось все, что только возможно вывезти на крестьянских подводах. Часть награбленного, преимущественно легковесные ценности, оставались в распоряжении Махно, а большая часть товаров, снаряжение противника и проч. увозились мобилизованными крестьянами по своим селам. После этого грабежа задача мобилизованных крестьян, если противник не успевал организовать сопротивление, считалась законченной и крестьяне возвращались к своей повседневной жизни.
В некоторых случаях Махно прибегал к устройству внутренних выступлений в тех пунктах, где по его данным он мог бы встретить стойкое сопротивление, как, например, в Бердянске, где ему удалось организовать выступление рыбаков предместья Лисок, захвативших с тыла артиллерию, что дало Махно возможность обойти со стороны моря весьма сильную естественную позицию добровольцев. При вторичном занятии Екатеринослава Махно перевез винтовки и пулеметы под продуктами крестьян, якобы ехавших в город на базар.
Деление армии на постоянный и временный состав отражалось на внешнем и бытовом укладе армии.
Неизменными и постоянными спутниками основного ядра армии были грабеж, пьянство, буйство… Рядом с пулеметами на тачанках, прикрытых дорогими коврами, помещались бочки с вином и самогоном. Видеть махновцев в трезвом состоянии было трудно. Махновцы самовольно, партиями снимались с позиции, являлись в ближайший город, заезжали в любой двор и открывали невероятный, дикий кутеж, привлекая участвовать в нем всех, кто подворачивался под руку, открывая тут же во дворе или на улице, ради своего развлечения, пулеметную стрельбу. Ни один двор или дом не был гарантирован от подобного налета, а это вызывало озлобление. Махновцы не признавали над собой никакой власти и ни с чем не считались. Вечно пьяные, покрытые паразитами, страдая кожными и другими болезнями, разнося всюду заразу, они беспомощно гибли, но на их место спешили попасть те, для которых единственным идеалом была праздная и пьяная жизнь.
Именно этот элемент наводил ужас на все городское население, а из деревень их часто выпроваживали пулеметным и даже артиллерийским огнем…
Основное ядро махновской армии крестьяне иначе и не называли, как ироническим «ракло», и только себя считали настоящими махновцами. Кадровых махновцев можно было определить по их шутовским, чисто маскарадным запорожским костюмам, где цветные дамские чулки с трусиками уживались рядом с богатыми шубами.
Крестьянские же полки по внешнему виду ничем не отличались от крестьян. Правда, крестьяне тоже выпивали, но это не были махновские кутежи и, наконец, их, по-видимому, никогда не оставляли хозяйственные заботы, а также исход борьбы, которая велась на их родных полях.
Симпатии крестьян были на стороне Махно, и если с коренным махновцем можно было вести любой разговор с самой злой критикой Махно, то за один неодобрительный отзыв о Махно при крестьянине-махновце можно было ждать смерти. Крестьяне не смешивали Махно с его вольницей и терпели последнюю лишь в силу необходимости и часто самосудом расправлялись с наиболее надоевшими и буйными махновцами.
Фактически в городах, занятых Махно, власть проводилась через комендантов города, он они не имели достаточной силы, чтобы воспрепятствовать буйству и грабежу «кадровых» махновцев. Коменданты выдавали пропуски для передвижений жителей в районе, занятом Махно, они же арестовывали и судили.
В Бердянске мне пришлось наблюдать картину махновского суда. На площадке против комендатуры собралось человек 80–100 махновцев и толпы любопытных. На скамейку поднялся комендант города, молодой матрос, и объявил:
– Братва! Мой помощник Кушнир сегодня ночью произвел самочинный обыск и ограбил вот эту штуку – он показал золотой портсигар. – Что ему за это полагается?
Из толпы 2–3 голоса негромко крикнули:
– Расстрелять…
Это подхватили остальные махновцы, как очевидно привычное решение.
Комендант, удовлетворенный голосованием приговора, махнул рукой, спрыгнул со скамейки и тут же из револьвера застрелил Кушнира.
Народный суд кончился, а махновцы, только что оравшие: «расстрелять», довольно громко заявляли: «ишь, сволочи, не поделили»; комендант же, опустив портсигар в карман брюк, не спеша отправился выполнять свои обязанности.
Так в жизни махновской армии уживаются крестьяне-собственники, а рядом уголовная безудержная вольница, которую почему-то все и считают идейными анархистами.
Махно и анархисты
Сам Махно, как и все его организации, на время борьбы считались подчиненными исключительно военно-революционному совету армии. Но это было на бумаге, на деле же руководящую роль в боевых операциях армии играл личный штаб Махно, во главе которого находился всегда пьяный Васильев, так как у махновцев существовало глубокое убеждение, что Васильев проявлял свои воинские таланты лишь в минуты полного опьянения, а потому напаивание Васильева поощрялось всеми, начиная с самого Махно.
В совете Махно заседал весьма редко, удовлетворяясь докладами Волина на дому. Махно предпочитал находиться на передовых позициях, часто принимая непосредственное участие в боях, вызывая восхищение «братвы» артистической стрельбой из пулемета. Это было, с одной стороны, потребностью самой натуры Махно, а с другой – вызывалось и необходимостью личного примера для его недисциплинированных войск.
Постоянные заявления анархиста Волина в речах на митингах и в газетах, что лично Махно никакой власти не имеет и является лишь простым исполнителем указаний коллегии военно-революционного совета, надо рассматривать не более как чисто дипломатическую уступку слишком прямолинейным взглядам находившихся в этом совете анархистов.
Ознакомительная версия.
