Мой дорогой сэр, я только что получила письмо от моего отца. Оно оказалось точно таким, как я ожидала: рассудительным и добрым; его единственное возражение касалось неизбежного зла – денег. Что же нам делать? Я хотела бы, чтобы они у меня были, но желания тщетны: нам следует быть мудрее и прекратить переписку, не считая, что в этом случае будем меньше думать друг о друге. В этой жизни всем нам предстоит множество мучительных испытаний, и мы должны научиться со смирением переносить их. Вы все равно будете моим другом, а я буду Вашим, и на правах друга позвольте мне посоветовать Вам съездить в Саффолк, где Вам наверняка станет легче. Я уже написала папе, хотя и не рассчитывала, что он откажется от своих слов, и потому я впредь не стану Вам писать, по крайней мере пока не получу денег. Мы оба не созданы для бедности, верно? Даже живопись зачахнет, не выдержав груза домашних забот.
Прилежанием в выбранной профессии Вы поможете мне обрести душевное спокойствие… Позвольте другим обойти Вас и тогда вините меня. Старайтесь, пока это еще в Вашей власти, путь долга – единственный путь к счастью… Поверьте, я испытаю нескончаемое удовольствие, зная, что Вы потратили время с большей пользой, чем если бы украдкой совершили прогулку со мной по парку. И все-таки мне не хватит отваги сказать, пожелать или подразумевать, что больше мы никогда не встретимся. Я знаю, что это невозможно. В таком случае пусть встречи будут редкими, как предписывает не склонность, а благоразумие. Прощайте, дражайший Джон, да пребудет с Вами благодать. А что касается интереса, проявленного к Вашему труду, простите меня за совет, данный Вам, человеку, которому более пристало увещевать меня. Думаю, нашим окончательным решением будет то, что сейчас нам особенно необходимо, – ради обоюдного блага на время воздержаться от общества друг друга.
Мария Бикнелл (Констебл) – Джону Констеблу
(15 сентября 1816 года)
Папа отвергает все, что я предлагаю. Если Вам так угодно, можете написать ему – это не принесет ни пользы, ни вреда. Надеюсь, мы не совершим непростительную глупость… Еще один раз, но уж тогда последний! Еще не слишком поздно последовать папиному совету и подождать. Независимо от того, что я написала, я придерживаюсь о Вас наилучшего мнения… Эта чарующая погода пробуждает во мне надежду.
Я всегда буду помнить Ваши обходительные манеры и неистовую оригинальность Вашего лица. Тот, кто увидел Вас однажды, не забудет никогда.
Клэр Клэрмон выросла в семье, отношения между членами которой были весьма запутанными. Ее мать, Мэри Джейн Вайэл, называла себя миссис Клэрмон, хотя ее брак ничем не подтверждался и Клэр, вероятно, была незаконнорожденной. Мэри Джейн, предприимчивая женщина, переводила с французского и редактировала детские книги. Будучи соседкой писателя и политического философа Уильяма Годвина, она стала его второй женой, когда первая, Мэри Уолстонкрафт, умерла при родах. В этом доме в северной части Лондона росло пятеро детей. Все они были от разных родителей: Клэр и ее сводный брат Чарльз, сводная сестра Мэри Годвин, Фанни Имли, дочь Мэри Уолстонкрафт и Гилберта Имли, и с 1803 г. – Уильям Годвин, сын Мэри Джейн и Уильяма.
В 1814 г. сводная сестра Клэр, Мэри Годвин, бежала в Европу с Перси Биши Шелли, который сам спасался от запутанных и болезненных отношений, в том числе от неудачного брака. Беглецов сопровождала Клэр. Как можно предположить, она была досадной помехой. И действительно, на протяжении всей жизни предметом мучений Мэри Шелли периодически становились отношения ее мужа с ее сводной сестрой. По возвращении в Лондон в 1816 г. Клэр принялась добиваться благосклонности поэта Байрона, прославленного автора «Чайльд Гарольда», печально известного волокиты и бездельника, неотразимое обаяние и опрометчивое поведение которого внушали ужас матерям невест всего Лондона. По-видимому, Клэр разработала некий план и тем же летом подстроила встречу Мэри, Перси Биши, Байрона и собственной персоны на Женевском озере. Во время пребывания на озере новые друзья пристрастились по вечерам рассказывать страшные истории, а Мэри Шелли начала писать «Франкенштейна».
Вернувшись в Англию в январе 1817 г., Клэр родила от Байрона дочь Аллегру. К тому времени Клэр уже наскучила Байрону, однако он желал поддерживать связь с дочерью, и летом 1818 г. Клэр позволила ему увезти Аллегру в Венецию, после чего Байрон постарался прекратить дальнейшие контакты девочки с матерью. После запутанной цепи событий с обычными для Байрона ингредиентами вроде испепеляющей страсти, скандалов, душевных терзаний, политических интриг и скуки – он, вопреки желаниям Клэр, поместил Аллегру в монастырь в Баньякавалло. Там Аллегра и умерла в возрасте четырех лет, вероятно от тифа.
До конца жизни Клэр Клэрмон обеспечивала свое существование, работая в богатых домах по всей Европе в качестве гувернантки и компаньонки. Ее обожали и подопечные, и работодатели, однако она предпочитала скрывать от них свое прошлое. Клэр мирно скончалась во Флоренции в возрасте 89 лет и была похоронена там же. Ей в гроб положили шаль, когда-то принадлежавшую Шелли. Ее ненависть к Байрону так и не утихла.
Клэр Клэрмон – лорду Байрону
(1816 год)
Вы велели мне писать коротко, но мне надо многое Вам сказать. Вы также уверяли, что дорожить узами с Вами меня заставил каприз. Но это не каприз: за последний год Вы ни разу не были предметом, о котором я задумалась бы хоть на один миг.
Я не рассчитываю, что Вы будете любить меня, я недостойна Вашей любви. Я ставила Вас выше себя, но, к моему великому удивлению и к еще большей радости, Вы предали страсть, которая, как я убеждена, уже погасла в Вашей груди. Буду ли и я с грустью мечтать о счастье? Отвергну ли его, когда оно будет предложено? Возможно, Вы считаете меня опрометчивой и порочной, мои мнения – отвратительными, мое мировоззрение – развращенным, но, по крайней мере, время докажет, что я люблю нежно и пылко, что я не способна на чувства, хотя бы отдаленно напоминающие жажду мести или злобу. Уверяю Вас, Ваше будущее станет моим и я не буду подвергать сомнению ни Ваши слова, ни поступки.
В таком случае нет ли у Вас возражений против следующего плана? В четверг вечером мы могли бы покинуть город вместе, дилижансом или почтовой каретой проделав десять – двенадцать миль. Там мы будем свободны и не узнаны никем, вернуться мы можем пораньше следующим утром. Здесь я все устроила так, чтобы не возбудить ни малейшего подозрения. Умоляю, последуйте моему примеру в своем окружении.
