В Тарусе жил поэт Аркадий Штейнберг, друг отца Андрея и соавтор ряда переводов. К Аркадию Акимовичу мы с Андреем как-то зашли в гости. Побеседовали о поэзии, живописи, переночевали, а поутру залезли в душистый малинник, оставив в стороне высокие материи. Такими, с красными измазанными руками и губами, и застала нас, неожиданно появившись на крылечке, Валя, жена Аркадия Акимовича. Нам было жутко неловко…
Таруса — городок писателей, поэтов и художников. Одни купили здесь дома и живут круглый год, другие приезжают только на лето, третьи вынуждены жить постоянно на снятых квартирах — их не пускают в Москву, действует закон «сто первого километра». В Тарусе живут Константин Паустовский, переводчица с английского Е. М. Голышева с мужем, драматургом Н. Д. Оттеном, жил недавно выпущенный из лагеря талантливейший поэт Николай Заболоцкий, уже тяжелобольной. Из туруханской ссылки вернулась сюда дочь Марины Цветаевой — Ариадна Эфрон. Позже приехала Анастасия Цветаева. В городе оказалось много лагерников, в основном из интеллигенции. Они налаживали свой скудный быт, зализывали раны…
Тарусе выпала особая роль в советской литературе. Здесь создавался альманах «Тарусские страницы», вскоре наделавший шума не только в литературных, но и в партийных кругах. Мы бывали и у Паустовского, и у Голышевой с Оттеном. Н. Д. Оттен был составителем сборника. Помню, как Елена Михайловна уверенно говорила своим прокуренным голосом, раздельно, по слогам: «Все че-ты-ре постановления партии, разгромившие литературу и искусство, обязательно и в скором времени будут от-ме-не-ны!» Мы поражались смелости и откровенности ее суждений, но не верили. И были правы — ждать отмены пришлось более сорока лет. И кто же не знает, что после выхода в свет в Калужском издательстве «Тарусских страниц» пострадали многие: увольнение с работы, выговоры, понижение в должности. Но уже не сажали, наступала «оттепель».
Окололитературная жизнь Тарусы полна слухов и сплетен, и это задевало Андрея. Когда он слышал о безнравственных поступках обывателей, о непорядочности отдельных писателей, он просто клокотал от гнева. Помню, ему не давало покоя циничное поведение одного писателя, не пускавшего к себе на дачу близких родственников. Выделил для них подвал, полный крыс. Я говорю:
— Андрей! Ну какие крысы! Все это сильно преувеличено.
— О! Ты не знаешь этот народ! Писатели!.. Дойти до такой мерзости — держать подвал с крысами… И писать при этом рассказы «О первой девушке»! Невозможно же, как ты не понимаешь?!
К счастью, мы встречались с глубоко порядочными людьми. По-настоящему благодарны Елене Михайловне за знакомство с иностранной литературой и беседы о переводе. Сама переводит с английского мастерски, очень хвалит переводы Хемингуэя, сделанные Иваном Кашкиным. Говорить о Хемингуэе с ней — одно удовольствие. Расскажет об английском просторечье, и сравнит с русским, и на примере «Убийц», раз уж мы за них взялись, расскажет и о людях Америки, их нравах…
Летом в Тарусе хорошо. Загорелые писатели ходят в шляпах с дырочками, с палками в руках, строго соблюдают ритуал утренних и вечерних купаний. У многих — моторные лодки…
Моторная лодка — вот из-за чего мы в тот раз пришли в Тарусу. Договорились с обладателем о поездке с ним по Оке. А им был сын Елены Михайловны Мика, будущий переводчик с английского Виктор Голышев (это ему мы обязаны знакомством с романами «Вся королевская рать», «Полет над гнездом кукушки»).
Через неделю Мика за нами заехал, и небольшой компанией мы отправились в путешествие. Поплыли вверх по Оке к Алексину, а когда стало темнеть, выгрузились на поросший орешником берег. Развели костер, долго сидели у огня, пекли картошку, разговаривали. Андрей ловко управлялся с костром, нарубил лапника для постелей. Спать легли поздно, в полной темноте. Марина трусиха, ей мерещатся всякие ужасы. И действительно жутко — место незнакомое, ветер воет, деревья скрипят, шорохи, хруст веток… А утром смеемся над ночными страхами…
Андрей рассказывает случай, бывший с ним в геологической экспедиции на Курейке в 1953 году. Лежит он в охотничьей избушке один, ночью. Так же воет ветер, также деревья скрипят, надвигается буря. И вдруг слышит он голос: «Уходи отсюда!» Такой отчетливый тихий голос. Андрей не шевельнулся. Голос снова: «Уходи отсюда!» Андрей выбежал из избушки, то ли голосу повинуясь, то ли от испуга, то ли вообще по неизвестной ему причине. И тут же огромная лиственница, сломанная, как спичка, могучим порывом ветра, упала наискось на избушку, как раз на тот угол, где минутой раньше лежал Андрей… Мы, хоть и сами пережили неспокойную ночь, отнеслись, в общем, с недоверием к такому рассказу. Андрей снова и еще серьезнее стал уверять, что это было на самом деле. Как выяснилось позже, наше недоверие имело под собой основание…
Тарковский вообще любил все таинственное и необъяснимое, у него с детства набралось немало историй о знамениях, гаданиях и пророчествах. Начав с семейных, деревенских и таежных чудес, Андрей и потом, на более зрелом витке жизни, серьезно интересовался непознанной, сверхъестественной стороной бытия. Со временем тайна стала важнейшим компонентом его творчества.
В доме у Оттенов нас познакомили с режиссером Сергеем Дмитриевичем Васильевым, одним из авторов знаменитого «Чапаева». Он отдыхал в Тарусе со своей женой, актрисой Галиной Водяницкой. Нам с Андреем захотелось показать ему красивейшие окрестности Ладыжина. На моторке, которую лихо вел Мика Голышев, мы добрались до нашего пляжа и всей компанией расположились на девственно чистом песке. Васильев райское местечко оценил, потом поинтересовался, чем мы занимаемся, и, узнав, что пишем сценарий по Хемингуэю, удивился: «Это теперь разрешено? Автор-то уж больно хорош! Завидую вам!» Он погрустнел. Ему настоятельно предлагали снимать фильмы на революционную тему, а он был уверен, что второго «Чапаева» уже не снимет. «А как у вас с бытом?» — неожиданно спросил Сергей Дмитриевич. «Ничего, справляемся, — ответил Андрей. — К нам по выходным моя сестра приезжает, привозит продукты». Сергей Дмитриевич посмотрел на противоположный берег реки, густо заросший ветлами. «Знаете, как те деревья называются?» — «Ветлы!» — «А еще?» — «Ивы!» — «А еще?» — Андрей задумался, меня осенило: «Ракиты!» Сергей Дмитриевич Васильев, создатель знаменитого «Чапаева», опустил голову и замолчал. Что скрывалось за его молчанием? Может быть, любовь к природе, а может, тоска по ушедшей молодости, по тому, чего уже нельзя вернуть.
А Марина действительно своими приездами оживляла наше мужское одиночество и однообразный рацион. Хозяйкин внучек за ней по пятам бегал и просил: «Маминка, пабаски!» — просил колбасу. Как-то раз Марина поставила на керосинку кастрюлю с привезенным мясом — в деревне не было никаких холодильников, и из мяса нужно было поскорее сварить суп. Мы горячо обсуждали очередной эпизод сценария, когда к нам вошла Марина и наказала присматривать за керосинкой. У керосинки была одна особенность: постепенно разгораясь, она начинала нещадно коптить, и время от времени надо было прикручивать фитиль. Мы, конечно, клятвенно обещали следить за капризной керосинкой, и доверчивая Марина со спокойной душой ушла в ближний лес за грибами.
