Ознакомительная версия.
Тот бой длился около двух часов. Закончился он так же неожиданно, как и начался: наши ребята надавили на «духов» огнем, и те отошли. Я помню, как к нам прорвались свои, тогда какой-то прапорщик забежал в дом, и от сердца у меня сразу отлегло. А мой друг Саня Семенов, как только узнал, что меня в доме «духи» подзажали, со своими бойцами стал пробиваться к дому. Уже потом, когда Саня пришел ко мне в госпиталь, он показал свою простреленную шапку и поведал, что когда бежал ко мне на выручку, то случайно споткнулся, и как раз в этот момент очередь прошла над его головой, а одна пуля пролетела совсем близко от виска, так что повезло в том бою нам обоим.
В ходе боя «духов» выбили из кишлака и погнали дальше по «зеленке». Потом ребята рассказали мне, что тех «духов», которые нас в доме окружили, наши бойцы зажали в керизе, душманов было человек шестьдесят, и были те «духи» из банды Ахмад Шаха. Наши предложили им сдаться, но они не сдались.
Нас деблокировали и стали вызывать вертолеты для отправки раненых в госпиталь. После того как меня перевязали, я хотел было пойти сам, но успел сделать лишь три шага, но слишком много было потеряно крови, вся одежда была в ней. Я упал и потерял сознание, вдруг мне стало так хорошо, птички вокруг пели, мне показалось, что попал в рай. Тем временем дембеля несли меня к дыре в глиняном заборе. Когда, чтобы пронести меня, стали эту дыру расширять при помощи штык-ножей, то, видимо, задели нерв на раненой руке, я очнулся. Я сказал ребятам, что я еще здесь. «Да, да, здесь ты», — ответил кто-то из них. Меня пронесли через забор, краем глаза я заметил афганских «самооборонцев» с автоматами ППШ. Потом меня загрузили в санитарный БТР, всех остальных раненых забрал вертолет, а вместе со мной на бэтээре поехал капитан санитарной службы. Привезли в госпиталь, положили в палатку, капитан поставил капельницу, дал разогретой сгущенки, и я уснул. За ночь сильно замерз: ребята накинули на меня сверху несколько спальников, а снизу ничего не подстелили, груди было жарко, а спина замерзла. Наутро за мной прилетела «вертушка», летчик сказал, чтобы я не спал, и упомянул, как один раненый, которого он вез, уснул и больше не проснулся. Мне задали вопрос: «Куда тебя везти? В Кабул или в часть?» Я попросился в наш полковой госпиталь.
В.И. Потапов (в центре) со своими боевыми товарищами
Я пролежал в госпитале два месяца. Врачи там были хорошие, помню, как майор медицинской службы долго возился с моей рукой, сшивая нервы. Еще он вытащил большой осколок гранаты, который разворотил мне бок, вытащил, а маленький осколок оставил, сказав, что сам выйдет, до сих пор он сидит у меня в боку как напоминание об Афганистане. В наш госпиталь вместе со своими генералами приезжал и Бабрак Кармаль, они привезли нам подарки, из которых помнились ящики апельсинов и радио. Был у нас с концертом и Иосиф Кобзон, он пел полтора часа почти без перерыва. Поправившись, мы постоянно спрашивали у персонала, когда нас отправят в Союз, а доктора лишь отвечали, что скоро. В один день неожиданно зашел доктор и сказал, чтобы мы быстро собирались — нас уже ждет самолет. Мы так заспешили, что даже не успели завязать шнурки на ботинках, вместе с еще одним выздоравливавшим парнем мы сели в машину, которая довезла нас до аэродрома, и отправились самолетом в Ташкентский госпиталь. Там опять были операции, иглоукалывание, я очень долго мучился с рукой. Пару месяцев пробыл в Ташкенте, потом меня отправили в Ленинград, можно сказать, что за полгода я два раза встречал весну: один раз в Ташкенте и один — уже в Ленинграде. Там мне вылечили руку, с тех пор она вновь нормально функционирует, огромное спасибо за это докторам.
— Поддержку авиации запрашивали часто?
— Вообще авиацию по рации вызывали часто. У меня, как у командира отделения, была рация Р-48, я связывался с ротным, у него была уже Р-123, мощность которой была намного больше, а он, в свою очередь, связывался с батальоном и полком. Большинство вертолетчиков были опытные и бесстрашные, но бывали и посредственные: израсходуют боекомплект по пустому месту и улетают. Порой мы их побаивались, и как только неподалеку зависал вертолет, мы от него на всякий случай прятались, ведь мало ли в каком направлении он мог открыть огонь. У нас было правило: когда подлетает «крокодил» (Ми-24), то мы сразу обозначали свое расположение дымами бордового цвета, увидев которые вертолетчики сразу понимали, где свои.
Был случай, когда «миги» полностью разнесли точку, занятую нашими бойцами. Летчики получили устаревшие данные о взаимном расположении наших частей и сил душманов, а ребята уже отбили у душманов позиции, тем временем прилетела авиация и ударила по старым координатам. В попавшем под удар подразделении были ужасные потери. Подобных случаев было довольно много. Или, например, прилетел какой-то генерал и начал учить летчиков, как надо летать по ущельям. Так вот одного летчика и сбили — он начал приземляться прямо на позицию зенитного ДШК душманов.
Десантировались в основном из вертолетов, парашюты были отменены сразу. «Вертушки» иногда садились, иногда зависали в метре над землей или немногим более, и мы выпрыгивали. Порой случалось так, что летчик зависал слишком высоко, тогда дембеля заходили в кабину к летчикам и вытаскивали одного из них, чтобы посмотрел, на какой высоте они зависли, после этого летчики старались опустить машину пониже. После того как мы выпрыгивали, «вертушка» сразу же уходила. В вертолете обычно помещалось девять десантников. Бывало, когда вертолет зависал над местом десантирования, ты только видишь, как появляются дырочки в его корпусе, — это снизу стрелял ДШК душманов, тогда стараешься прижаться к стенке. Пули ДШК легко пробивали броню вертолета.
Могу вспомнить один случай, который произошел в самом начале моей службы в Афганистане. Мы ехали на машинах в сторону Джелалабада, вдруг одна из них сломалась, ротный оставил меня для помощи в ремонте, а остальная колонна ушла вперед. Мы быстро отремонтировали машину, догнали своих. Когда мы ехали по «зеленке», нас обстреляли. Невдалеке ехала «барбухайка» (телега), мой пулеметчик, подумав, что стреляют именно с телеги, дал несколько очередей по ней, и только потом мы поняли, что огонь по нам велся из лесного массива. Мы быстро догнали своих и принялись проводить «шурави-контроль» местного населения. Проверяем документы по принципу: показал бумажку — в одну сторону, нет бумажки — в другую. Показывает мне афганец свою бумажку, на ней по-афгански написано, и что там написано, никто не знает, но бумажка есть — значит, все нормально.
Ознакомительная версия.
