Вероятно, инцидент сильно подействовал на Владимира, потому что в том же году было замечено, что его характер стал получше. Проявилось это в истории с одним простым чувашем, получившим русскую фамилию Охотников (от слова «охотник»). Охотников учил чувашских мальчиков, но ему хотелось поступить в университет. Греческий и латынь он знал еле-еле, да и в русском был не силен. Между тем латынь и греческий были обязательными предметами при поступлении в университет. Инспектор чувашских школ Яковлев высказал предположение, что если Владимира попросить позаниматься с чувашем, в некотором роде его соплеменником, то он может согласиться. Яковлев был близким другом семьи Ульяновых, к его словам прислушивались. Это был последний год Владимира в гимназии, и ему приходилось особенно много заниматься. Тем не менее педагогическая жилка в нем сработала, и он взялся готовить Охотникова в университет. Как и его отец, он был врожденным педагогом. Александр был другой: он предпочитал сам учиться. Преподавательская стезя его не манила.
Но и Владимир производил впечатление человека, для которого учение было главным, его острый, ненасытный ум жаждал новых и новых знаний. Он беспрерывно читал. Все девять месяцев учебного года, за исключением Рождественской недели и десяти дней Пасхальных каникул, Владимир жил, окунувшись с головой в учебу, поглощая книгу за книгой. Но когда наступали летние каникулы, он превращался совсем в другого человека. В эти долгие, вольные летние месяцы он, как деревенский помещик-аристократ, предавался всевозможным удовольствиям на лоне природы в своем родовом имении.
Каждое лето Ульяновы проводили в имении Бланков, в Кокушкине. Они закрывали свой дом в Симбирске и погружались всей семьей на пароход, курсирующий по Волге. Плыли до Казани, где останавливались на ночлег у Веретенниковых, а утром следующего дня, набившись в экипажи вместе со всеми детьми, с вещами, плетеными корзинами, полными провизии, с хохотом и криками трогались в деревню. Заботы учебного года оставались позади, забывались на целое лето. Впереди их ждали золотые денечки блаженства и покоя, такие светлые и долгие, что незаметно было, когда кончается день и начинается другой. А потом, в воспоминаниях, прошедшее лето представлялось одним бесконечным счастливым-счастливым днем.
Летом они словно переселялись в рай. Здесь у них было все, о чем могут только мечтать дети. Грезы детей Ульяновых сбывались в Кокушкине. Огромный дом с колоннами и с двумя террасами, выходившими на реку Ушну, был в их распоряжении. Берега реки поросли лесом и кустарниками, а вдаль уходили бескрайние пшеничные поля. Дети пользовались полной свободой — они могли охотиться в лесу, плавать в реке, кататься на лодке. В лесах водились медведи, в кустах прыгали зайцы, и иногда слышался вой волков. Бывало, забредя в чащу, мальчики встречали мирно пасущегося лося. На реке была пристань с тремя лодками. Вообще, чего тут только не было — и конюшни, и каретный сарай, скотный двор, длинная липовая аллея, и другая, березовая, и маленькая деревушка, в которой жили крестьяне. Тут было все, чему полагалось быть в настоящей помещичьей усадьбе. Хотя, надо сказать, по тем временам Кокушкино не считалось очень крупным поместьем. По соседству находились владения богатых купцов, превышавшие размеры Кокушкина во много раз. Дед купил землю, когда она еще была дешевая, и толково устроился на новом месте. Он даже возвел еще один флигель, который, хотя и назывался крылом главного дома, фактически был отдельным строением. Всего разных построек, больших и малых, стоявших на территории усадьбы, включая конюшни, каретный сарай и крестьянские избы, было не менее пятидесяти.
Во время летних каникул в обоих господских домах, возвышавшихся над рекой, кипела жизнь. Между ними постоянно шло движение: дети сновали туда и обратно, из дома в дом. Дом поменьше притягивал их тем, что там находился большой зал для бильярда, служивший молодежи своего рода клубом. Здесь они собирались, строили планы на предстоящий день, играли в бильярд. Здесь все вместе искали укрытия во время летних гроз. Ночь они проводили в большом доме. Комнаты в малом отводились под спальни для наезжавших гостей. В Кокушкине Илья Николаевич размещался в кабинете тестя, сплошь уставленном книжными шкафами. Мария Александровна и ее сестра Анна, мать детей Веретенниковых, занимали угловую комнату. Владимир с двоюродным братом Николаем Веретенниковым или в комнате рядом с кабинетом. Комнаты были просторные и выходили окнами в сад, на цветочные клумбы. Мария Александровна много сил отдавала саду, и немудрено, что цветы, произраставшие на ее клумбах, славились на всю округу.
Владимир научился плавать в реке Ушне. Поначалу, когда он был еще маленький, он плескался на мелких местах, но в десять-одиннадцать лет мог уже переплывать на другой берег реки. Он научился прекрасно грести, и поэтому в доме никто не волновался, если он брал лодку и уплывал на весь день. В семье было три лодки — две небольшие, а третья побольше, как баркас. Летние достижения Владимира не ограничивались только тем, что он научился великолепно плавать и грести. Позже вспоминали, что он проявлял себя как непревзойденный грибник. В этом деле у него был настоящий талант. Грибов было множество, самых разных видов, и шляпки были всевозможных цветов: бронзовые, розоватые, белоснежные, зеленые, желтые, всякие. Тут росли маслята, до которых были большие охотники черные жуки; и подберезовики со шляпками шоколадного цвета. Владимир умел распознать любой гриб и считался крупным специалистом по части грибных мест; он примечал, какие грибы где любят расти. Уже в Горках, когда Ленин, удалясь от всех дел, доживал последний год своей жизни, рано состарившийся, сраженный болезнью мозга, он часто бродил по лесу, собирая грибы. Это было его любимое занятие.
Во время летних каникул, в те блаженные дни его детства в душе Владимира наступал полный покой. Он наслаждался жизнью, радовался благам долгого, щедрого лета. Все это впоследствии ярко всплывет в его памяти: как он ходил за грибами и ягодами, катался на лодке, рылся в книгах в дедушкиной библиотеке, охотился в густых, как джунгли, лесах; он вспоминал свои беседы с кучером Ефимом и мальчиком, прислуживавшим в господском доме, звали которого Роман. Так протекали день за днем. Омрачить существование здесь могла только скука. Но И. С. Тургенев справедливо писал, что русский сельский барин только хорошеет в своей скуке, как гриб, поджаривающийся в сметане. Это было как раз то самое состояние, в каком пребывал и Владимир летом в Кокушкине. Можно сказать, это была не жизнь, а настоящее блаженство. Другое дело зимой — тогда все менялось, и в усадьбе поселялось уныние.
