Как обычно, проезжали по Дорогомиловской улице, и Сталин обратил внимание своего охранника на дом, который строили уже три года:
– Власик, я думаю, что три года и три недели строителям хватит, чтобы соорудить этот дом.
Через двадцать дней – на день раньше! – новосёлам вручили ордера на квартиры…
– Он шел от земли, не витая в облаках,- говорит Артём Федорович.- Сын сапожника, он знал, как ходить по земле, на каких подошвах. И он всегда оставлял возможность для усиления того, что делал: говорил тихо, а мог громче, не размахивал руками, не применял превосходной степени. Он не был всесилен, как многие думают,- во всяком случае, сам он себя таковым не считал. По сути он был очень мягкий и добрый человек. Скажете о посадках, о ГУЛАГЕ? А многого ли добилась наша страна, когда этого не стало?
Он никогда не употребил выражения «мировая революция» и, в отличие от Троцкого, считавшего, что только мировая революция позволит подняться России, ставил Россию во главу угла. Она – ядро, и вокруг неё – весь мир.
Не говорил ничего плохого о религии. Когда избирали патриарха, сказал подошедшим к нему попам, у которых были разные мнения по кандидатурам:
– Вы подумайте и решите, а то ведь не каждый день вам придется встречаться с товарищем Сталиным.
…После войны, в последние годы жизни Сталина, с ним уже не было такого близкого общения, как в детстве и юности. Но кое-что запомнилось.
– Я был у Василия Сталина на даче в Горках-4. По-моему, это 1949 год. Только началось освоение бомбардировщика Ил-28, и произошла катастрофа. Экипаж погиб. Василий позвонил отцу. Сталин ответил:
«То, что произошла катастрофа, вы не забудете.
Но не забудьте, что там был экипаж, а у экипажа остались семьи.
Вот это не забудьте!»
…Прослужив Отечеству более полувека, только недавно вышел на пенсию генерал-майор артиллерии Артём Федорович Сергеев, интересный собеседник, умный, обаятельный человек, родной сын Артёма, приемный сын Сталина…
Когда я писал книгу о великом ученом нашего столетия Борисе Сергеевиче Стечкине, основоположнике теории воздушно-реактивных двигателей, «боге моторов», как называл его весь мир, хотя в нашей стране он был, как говорили, «закрыт», в беседах с его друзьями и коллегами не раз возникало поначалу неизвестное для меня имя: КУРЧЕВСКИЙ. Инженер Кур- чевский… Генеральный конструктор Леонид Васильевич Курчевский… Называя это имя, собеседник оживлялся и непременно рассказывал какой-нибудь неординарный эпизод из жизни этого удивительнейшего человека, к которому, думается, в какой-то мере применимы слова, сказанные академиком М. В. Келдышем о Стечкине:
– Стечкин? Так это же наш русский гений!
– А почему о нем никто не знает?
– Страна такая,- спокойно ответил Мстислав Всеволодович.
К этому надо добавить, что Стечкин и Курчевский были патриотами своей страны, жили в ней в такое время и занимались такими делами, о которых тогда в газетах не писали. Стечкин умер в 1969 году, прожив семьдесят семь непраздных и не всегда ласковых лет, однако став лауреатом чуть ли не всех наших премий, академиком и Героем. Его друг Курчевский погиб в 1939-м – и пятидесяти не было.
Вспоминаются стихи Ярослава Смелякова о поэте Борисе Корнилове, верней, о том, что было бы, если бы они в свое время поменялись судьбами:
Он бы стал сейчас лауреатом,
Я б лежал в могилке без наград.
Я-то перед ним не виноватый,
Он-то предо мной не виноват.
Дружба Курчевского и Стечкина была давняя. Еще в молодости, в 1917-м, они вдвоем на броневике собственной конструкции двинулись отбивать у большевиков Кремль. Конечно, эта смехотворная вылазка двух интеллигентов-технарей провалилась в самом своем начале, и оба оказались в кабинете у товарища Дзержинского. Дзержинский отпустил их под честное слово, что больше они никогда не будут себя плохо вести по отношению к власти рабочих и крестьян. Для друзей это был самый кратковременный из арестов, но далеко не последний. И тому, и другому еще по два раза предстоит испить чашу сию. Я держал в руках личную анкету Стечкина, где в графе «Ваше участие в Октябрьской революции» Борис Сергеевич фиолетовыми чернилами откровенно написал: «Был в Москве и выступал на стороне белых». Представляю, с каким 1репетом и энтузиазмом читали подобное в отделах кадров, а затем в первых отделах предприятий, и с каким доверием могла относиться новая власть к подобным специалистам, время от времени вновь препровождая их за решетку. Так, в последнюю посадку в 1937-м Стечкину пытались «пришить к делу» шпионаж. Он это упорно отрицал, но и следователи были не менее упорны, и, наконец, Борис Сергеевич написал: «Вновь сообщаю, что никаким шпионом я не был, о чем сейчас искренне сожалею». А что писал следователям или подписывал Курчевский – неизвестно…
Впервые я услыхал о Курчевском от знаменитого нашего конструктора моторов Александра Александровича Микулина, когда разговор зашел о сделанном в 30-е годы МСК – моторе Стечкина-Курчевского – двухтактном, звездообразном двигателе с петлевой продувкой, с отдельными объемными поршневыми компрессорами на каждый цилиндр. Тогда же Стечкин и Курчевский разработали теорию и построили экспериментальную модель реактивного снаряда. Эта сторона их деятельности мало кому известна, ибо была строго секретной. Они работали на опытном заводе № 38: Курчевский- главным конструктором, Стечкин- начальником научно-исследовательского отдела, а вернее, научным руководителем по специальным вопросам артиллерии.
«Здесь,- вспоминает А. А. Микулин,- Стечкин очень энергично трудился с Леонидом Васильевичем Курчевским, который был праотцом современных ракет, предшественником Королева. Они ездили на Пере- славское озеро и стреляли по нему чем-то похожим на "Катюши"».
…Они работали над качественно новым оружием – реактивно-динамическим. Однажды Стечкин попросил инженера Добрынина, своего коллегу по работе в авиации, сделать расчеты, не относящиеся к авиационным двигателям, и начертить графики. Уже потом, работая на опытном заводе Курчевского, Добрынин увидел на столе у Стечкина книгу в темно-бордовом переплете. Это была секретная в то время теория реактивно-динамической пушки. Автор – Л. В. Курчевский. Полистав книгу, Добрынин сказал:
– Борис Сергеевич, так это же твои расчеты!
– Об этом говорить не полагается, – ответил Стечкин. – И не нужно, чтобы об этом кто-то знал.
