Французский император также жаждал генеральной баталии, а потому не без успеха провоцировал противника.
«Он сделал всё, чтобы возбудить смелость своих врагов.
Наполеон двинулся вперёд к Вишау, принуждая русских отступить к Ольмюцу. После небольшого сражения на аванпостах он, притворившись побеждённым, очистил эту позицию, чтобы тем вернее заманить неприятеля в невыгодную для него местность. Действительно, австрийско-русские войска заняли Праценское плоскогорье между Гольдбахом и Литтавой; их главная квартира была перенесена в деревню Аустерлиц»{58}.
Вот оно, то самое роковое слово, вскорости громом прогремевшее над Россией!
Военная хитрость Наполеона удалась — союзники ему поверили.
«Французская армия подавала все признаки скорого отступления. Поэтому у нас решено было наступать, чтобы воспользоваться положением врага. Хотя и не ожидали встретить сопротивления, всё же на всякий случай решили определить движение каждого корпуса. Это было поручено полковнику Вейротеру, так как он прекрасно знал местность, которую много раз объезжал»{59}.
Во время памятного Альпийского похода полковник Франц Вейротер, известный доктринёр и формалист, немало попортил Суворову крови, прокладывая для великого русского полководца малоудачные маршруты. На его счету также были несчастливые для австрийской армии сражения под Риволи (1796) и при Гогенлиндене (1800); но так как 30 октября у Кремса был убит генерал-квартирмейстер Шмит, то Вейротер занял освободившееся место. Вскоре выяснилось, что хотя австрийцы не единожды проводили на этой местности свои военные учения, однако планов этого самого Аустерлицкого поля у них… не было.
…Избегнем соблазна подробно описывать трагическое Аустерлицкое сражение, о котором и без того написано немало. Ведь нас в данном случае интересует судьба одного-единственного кавалергардского эстандарт-юнкера — и, разумеется, его товарищей — для полноты картины… В канун сражения, в ночь на 20 ноября (2 декабря) гвардейский отряд был разделён: большая его часть была определена в резерв и приблизилась к полю грядущего сражения, а меньшая — кавалергарды, лейб-гвардии Казачий полк и лейб-гренадеры получили приказание готовиться к победному параду. Так что в то время, когда все прочие войска собирались на сражение, кавалергарды надевали новые мундиры, пудрились, приделывали недавно привезённые из Петербурга чепраки[43]…
Александр I, которому не давали покоя лавры венчанных полководцев Петра I, Фридриха II, а в особенности — Наполеона, стал руководить армией через голову генерала Голенищева-Кутузова, официально не принимая на себя командование. Между тем его боевой опыт к тому времени не простирался далее проведения вахтпарада на Гатчинском плацу. Потому и неудивительно, что русский царь сразу же приказал наступать… А что ещё нужно делать на поле боя, как не атаковать?! Тем более когда поступать именно так предписывала австрийская диспозиция.
Александр I, его свита и главнокомандующий генерал Голенищев-Кутузов стояли на господствующих над полем боя Праценских высотах, которые занимала сильная колонна под командой австрийского генерала Коловрата.
«Наступать!» — бодро приказал император. Главнокомандующий предпочёл его не услышать. «Наступать!!» — повторил Александр громче и строже. Кутузов продолжал оставаться в бездействии, и тогда русский император обратился непосредственно к австрийцу, тут же отдавшему соответствующий приказ…
Союзники сошли с господствующих высот, бывших «ключом» к позиции, и вскоре Наполеон занял их, не потеряв ни единого человека. Русская армия оказалась рассечена надвое.
Есть и другой вариант развития событий, предшествовавших занятию французами Праценских высот. Мол, подъехав к Кутузову, Александр I спросил: «Что ж вы не начинаете, Михайло Ларионович?», на что полководец ответил, что собрались ещё не все войска колонны. «Так мы ведь не на Царицыном лугу[44], где не начинают парада, пока не придут все полки!» — остроумно заметил император. «Потому и не начинаю, государь, что мы не на Царицыном лугу, — отвечал Кутузов. — Впрочем, если прикажете…» Приказание было отдано — результат оказался тот же самый.
Кавалергардский полк не должен был участвовать в сражении, что очень расстроило его офицеров и, наверное, ещё больше юнкеров. В то время как другие полки дерутся, их офицеры зарабатывают себе ордена и чины — так считали они, — кавалергардам приходилось готовиться к параду, чтобы чествовать победителей. Однако…
«С рассветом на биваке услышали пушечный гул, и едва эшелон выступил, как получено было приказание Цесаревича поспешить на рысях. “Пройдя Аустерлиц, — говорит князь Репнин[45], — увидели мы весь горизонт, покрытый боем”{60}. Едва успел полк переправиться через Раузницкий ручей по плотине у Вальк-Мюле, как прискакал Цесаревич, обратившийся к полку со словами: “Выручайте пехоту!”
Поднявшись на берег, кавалергарды увидели перед собою семёновцев, окружённых кавалерией, отбивающих у неё свои знамёна. Кругом, ни вправо, ни влево, не видно было русских частей войск, видны были лишь кучки бегущих, а общим фоном этой картины служила почти сплошная стена французской пехоты.
Три первых эскадрона кавалергардов, пройдя Вальк-Мюльскую гать, развернулись вправо от неё и пошли в атаку на неприятельскую пехоту; командир 4-го эскадрона, князь Репнин, пошёл прямо перед собою против кавалерии Раппа; за Репниным последовал 5-й эскадрон и 1-й взвод шефского эскадрона, под командой корнета Альбрехта, отвозивший в Аустерлиц полковые штандарты и следовавший в хвосте полка. Французская пехота была опрокинута первыми 3-мя эскадронами кавалергардов, что дало возможность преображенцам и пешей артиллерии свободно перейти ручей. Репнин смял первую линию Раппа; она несётся назад под прикрытием своей артиллерии (3-х батарей). На выручку ей маршал Бессьер ведёт 2-ю линию — знаменитых “chevauxnoirs”[46]; но к Репнину из-за ручья спешит Оленин[47] с первыми двумя эскадронами конногвардейцев. Два эскадрона Бессьера обрушиваются на правый фланг Репнина и Оленина, четыре — на левый фланг. Началась общая свалка, продолжавшаяся несколько минут… Наконец Репнин и Оленин опрокинуты. Конная батарея Костенецкого[48] окружена неприятелем. Всё смешалось: прислуга дерётся уже в рукопашную, её выручает 3-й эскадрон (С.Н. Ушакова) кавалергардов; наша пехота, опасаясь бить по своим, не могла открыть огня.
Из конной батареи на этом берегу ручья осталось одно только орудие с полковником Костенецким; отстреливаясь, отходил Костенецкий; под его прикрытием скакала наша кавалерия назад через плотину»{61}.
