Гушти стоял на коленях перед весами. Вид у него был такой серьезный, что я не сразу узнал его. Он полез в пакет за щепоткой фасоли и стал высыпать на чашку по зернышку, шевеля толстыми губами.
Я окликнул его.
- О господин лейтенант! - Гушти вскочил и вытянулся. - Все в порядке. Снабжение достаточное.
При этом он подмигнул и снова стал комиком Гушти, Он цитировал листовку. "Снабжение достаточное", - на это мы неизменно указывали, говоря гитлеровским солдатам о советском плене.
- Увы, нет шнапса и мармелада, - прибавил он.
- Ох здоров жрать! - буркнул Рыжов. - Эссен, эссен{7} - первая забота.
Гушти между тем, снова приняв молитвенную позу, вешал фасоль. Простоватая, маслянистая улыбка сошла с его круглого лица - это был уже другой Гушти, невеселый и жадный. Губы его шевелились. Похоже, он считая зерна.
- Э, вовсе он не простофиля, - сказал мне о Гушти майор. - Это кажется только... А в общем, полезный немец.
Михальская тоже была довольна работой Гушти. Ходячий словарь окопного жаргона! Записи Юлии Павловны сильно пополнились с появлением Гушти. Пришлось завести новую тетрадь.
- Взгляните, какие перлы! - восклицала она, листая ее. - Mit kaltem Arsch{8}. Значит, капут, гибель. А как немцы из рейха называют зарубежных немцев - чешских, румынских, польских? Bente deutsche{9}. Правда, хлестко?
- Гушти развлекает вас, - заметил я.
- Сперва мы помирали с хохоту. Геринга он играл бесподобно. Но нельзя же без конца повторять одно и то же!
Она курила. Я подносил ей огонь, она, как всегда, с улыбкой отводила мою руку.
- Как Фюрст?
- Нового пока ничего.
Я не забыл Фюрста. Саксонец Вирт, выступавший у нас по радио, нередко приносил мне вести о нем. Хотя мне и не удалось за эти месяцы побывать в лагере военнопленных, я все же издали следил за житьем-бытьем обер-лейтенанта.
Его друг Луц еще в апреле примкнул к "Свободной Германии". В союзе с ним Вирт повел атаку на Фюрста, но обер-лейтенант уперся. Нет, он не выступит против Гитлера, не нарушит присяги! Пусть изменились его убеждения - он сохранит их при себе. Его бывшие подчиненные должны драться до конца.
- Другого выхода нет, - твердил Фюрст. - Германия рушится, к ней никто не придет на выручку. Русские - наши друзья? Красивые слова! - говорил он антифашистам. - Победители всегда одинаковы. Опять Версаль, голод, безработица... И русские, и англичане, и янки - все Навалятся и скрутят нас по рукам и ногам.
Спорил он до изнеможения, до ссор и, разругавшись, ложился на койку. Возврата к карточному столу, к фон Нагеру, к фон Бахофену не было, да он и не стремился к ним.
Фюрст стал больше читать. Вначале он брал книги у Вирта с недоверием, с задором: погоди, мол, я разнесу твои авторитеты! Но вскоре увидел, что не в силах этого сделать. А бросить книги уже не мог.
Для компании, игравшей в карты, он перестал существовать. Его не замечали, с ним не здоровались. Фюрст не смотрел в их сторону, старался не слышать. Все же возгласы играющих доносились до него.
По правилам игры, из карточных генералов, рейхсмаршалов и нацистских бонз выделялись козыри. Фамилии козырных начинались на одну букву. Чаще всего "козырными" были "Г" - легче всего назвать Гинденбурга, Гаусгофера, Гиммлера. До последнего времени Гитлер не фигурировал в игре, но с высадкой англичан и американцев во Франции настроения среди лагерной знати переменились.
Труднее было с буквой "М", предложенной кем-то однажды. Назвали Манштейна, Мильха, Макензена. Кто же четвертый? И тогда лейтанат Нагер назвал маршала Монтгомери.
Фюрст подскочил на своей койке. Может быть, он ослышался? Нет! Германский офицер ставит в один ряд со своими маршалами англичанина, врага! Молокосос Нагер сошел с ума! Его сейчас отведут к врачу, или...
- Он, пожалуй, прав, господа, - вдруг раздался голос полковника Бахофена. Внук последнего владетеля Вестфалии, он считался старейшиной кружка. И вот, вместо того чтобы одернуть Нагера, Бахофен соглашается с ним! Фюрст ушам своим не верил.
- Браво, браво, граф! - воскликнул барон Ролло. - Я всегда ценил независимость ваших суждений. Нам-то с вами придется считаться с Монтгомери.
"Как мерзко! - думал Фюрст. - Эти вельможи еще недавно кичились своими заслугами перед нацистской партией, выдавали себя за патриотов Германии! Сейчас они готовы кланяться англичанам. Еще бы! Монтгомери с войсками в Нормандии, рано или поздно англичане и янки вступят в Баден-Баден, в Вестфалию, где этим чинушам принадлежат родовые замки, виноградники".
Предатели! Фюрст соскочил с койки. Нет сил терпеть! Он хватит кулаком по столу и выскажет им все, что о них думает. Но в эту минуту кто-то коснулся его плеча.
- Чудак ты, Винни, - сказал с усмешкой Луц. - Мяч не твой.
Так говаривал Луц еще в пору юности, когда учил Фюрста играть в футбол. "Не горячись, Винни, не бросайся, как бешеный, не твой это мяч".
- Они же не поймут тебя, - прибавил Луц, усаживая Фюрста. - Ты просто младенец, Винни. Неужели тебе не ясно? Они пекутся только о себе.
Однокашники тихо беседовали, сидя на продавленной койке Фюрста.
- Ты обрати внимание на Нагера, - говорил Луц. - Именинником ходит. Перед ним заискивают. А почему? Сестра Нагера в Америке, замужем за членом конгресса... Да, это факт, Винни. Что им Германия!
- Я вспоминаю своих солдат, Луц, - отвечал Фюрст. - Они славные парни и храбро выполняют свой долг. Знали бы они, о чем толкуют офицеры... Бахофен, надо думать, мечтает принять Монтгомери в своей усадьбе. Нет, нет, Луц, солдатам нельзя этого знать! Тогда конец, штыки в землю...
- Здесь ты как раз не прав,- настаивал Луц. - Именно им нужно знать. Да, штыки в землю, иначе русские истребят твоих славных парней и уж тогда Германия наверняка погибнет. И говорить-то по-немецки будет некому.
Слова Луца вызвали в уме Фюрста новый поток размышлений. Все чаще он стал думать о своих солдатах, умирающих на фронте. В самом деле, если их перебьют, что останется от Германии? Ведь поражение будет еще горше!
Шли дни. Радио приносило сенсационные известия. Советская Армия во многих местах достигла рубежа своей страны. Освобождены Крым и Одесса, финские дивизии изгнаны из Карелии, отпал еще один союзник Гитлера Финляндия. Англичане и американцы крепко вцепились в Нормандию, теперь их уже не выбить оттуда. Бахофен, Нагер и прочие спохватились, что давно не практиковались в английском и французском.
- Худо ли им? - говорил Луц. - Семьи у них в безопасности. Под каждым замком, вероятно, глубокий и надежный бункер с ванной и паровым отоплением. А Бахофен каким-то образом умудрился отправить своих в Бразилию.
- Не им решать судьбу Германии, - вставлял саксонец Вирт. - Народ им не доверит своего будущего. Простые люди - вот кто теперь начал делать историю. Крот истории, как сказал Маркс...
