Наши саперы, которые должны были вновь закрыть этот проход, грелись в шалаше у костерка, не выставив, как полагалось, наблюдателя. Группа Колодяжного вернулась из вражеского тыла незамеченной ими. В шалаш к саперам мимоходом заглянул Алесь Христич, неся за спиной термос с горячей пищей. Он искал наблюдательный пункт командира минометной роты и заплутался в снежной круговерти. Когда же узнал, что нужный ему блиндаж находится на ближайшей опушке, заспешил в том направлении и внезапно столкнулся с немцами. Они цепочкой в белых халатах крались по лесу на лыжах без палок, изготовив к бою автоматы. Неизвестно, как Алесь распознал в них врагов, но тут же сбросил с себя термос и притаился за кустом; он уже был опытным фронтовым волком. Автомата, правда, не имел, зато наготове гранаты, винтовка с полным магазином патронов да увесистые патронташи на поясе...
Понаблюдав за немцами, Христич понял, что они нацеливались на шалаш, где грелись саперы, и метнул гранату с таким расчетом, чтоб она взорвалась впереди цепи... Когда громыхнул взрыв, выплеснув огонь, белые халаты рухнули в снег, широко раскинув лыжи, и затаились. Сомнений не было немцы! И Алесь кинул оставшиеся две гранаты прямо в их гущу, а затем навскидку стал посылать пулю за пулей в хорошо видимые живые цепи.
Ответный автоматный огонь вражеских разведчиков был беспорядочным. С каждым выстрелом Алеся он становился все жиже. В это время к Христичу подоспел капитан Колодяжный. Он мгновенно оценил обстановку и, укрываясь за толстой елью, открыл огонь из автомата. И опять неожиданность: немцы, видимо, шли не одной группой. Алесь услышал треск куста сзади, оглянулся, может быть, полагая, что еще кто-то из своих спешит на помощь. Но увидел немца...
"Зашли с тыла!" - крикнул Христич и, метнувшись к Колодяж-ному, прильнул к его спине своей спиной. Немец успел дать автоматную очередь, но и сам был сражен: это оказался последний, предсмертный выстрел Алеся...
Капитан Колодяжный закончил свой скорбный, пусть беглый рассказ уже на огневых позициях у минометчиков.
- Утром мы дотошно осмотрели место неравной схватки, - заключил он, недоуменно глядя, как в стороне от обвалованных снегом позиций минометов, выкрашенных в белое, столпилась группа бойцов в полушубках или в надетых поверх ватной одежды шинелях. - Тот, который стрелял в меня, был тринадцатый... Тринадцать врагов сразил этот мальчишка...
- Думаешь, дадут ему звание Героя? - усомнился Иванюта.
- А что еще можно сделать больше, чтоб стать Героем? - Слова Колодяжного прозвучали с раздражением. - Не сплоховал ведь парень и себя не пожалел...
Подошли к минометчикам, озадаченные тем, что они чем-то так увлечены даже не замечали начальства. Из-за их спин разглядели: "за столом" штабельком ящиков из-под мин - сидел, задумавшись, усатый сержант в расстегнутой шинели, положив на кирзовую полевую сумку бумагу.
- Что еще ей написать? - спросил он, подняв грустный взгляд на минометчиков.
- Покрепче напиши, что мы отомстим фашистам за Христича! - подсказал кто-то. - Пусть мастерят для нас побольше мин. Их - мины, а наш огонь - по врагу!
Сержант вдруг заметил подошедших Иванюту и Колодяжного, неторопливо встал, его задубелое на ветрах и морозе коричневое лицо чуток посветлело. Он глядел на них вопросительно, не решаясь скомандовать бойцам "Смирно". Иванюту он знал уже давненько, не раз рассказывал ему всякие фронтовые эпизоды и случаи, затем с удовольствием читал о них в газете, поражаясь тому, как журналист оснащал их новыми подробностями, точными деталями, и сокрушался, что сам вспоминал эти правдивые подробности, уже читая газету.
- Здравствуйте, товарищи гвардейцы! - прервал сомнения сержанта Иванюта, пошире расправив грудь.
Минометчики ответили на приветствие вразнобой, расступились, и Иванюта с Колодяжным оказались в их кругу.
- В самый раз вы к нам, товарищ писатель! - обратился сержант к Иванюте, протягивая ему несколько листов бумаги и фотографию какой-то девушки. - Тут без вашей помощи не обойтись.
Иванюта, весьма польщенный таким обращением к нему, с важным видом, явно рисуясь перед Колодяжным, начал рассматривать фотографию девушки и, еще не понимая сути дела, напускно держал себя так, будто уже у него было готово решение всех проблем, волновавших минометчиков.
- Ладно, Михайло, - бесцеремонно нарушил его браваду Колодяжный. Всему миру известно, что ты в нашей армии и ее окрестностях самый знаменитый писатель репортерского масштаба. Не чванься! Пусть ребята объяснят, что тут происходит.
Миша окатил Колодяжного испепеляющим от негодования взглядом, но не нашелся, что ответить. Да и очень заинтересовала его фотография девушки красивой до умопомрачения! Только и сказал:
- Ну-ну, товарищ капитан. Я армейский гость в дивизии, а вы разведчик полкового масштаба. Вам виднее, как надо ставить вопросы перед героями переднего края... Валяйте, а я послушаю.
- Так что же случилось? - Колодяжный демонстративно повернулся к Иванюте спиной.
- Да очень обыкновенно и натурально, - начал объяснять усатый сержант. - Алесь Христич на той неделе в одном ящике с минами нашел записку московских девушек, которые эти мины мастерят, и послал им письмо... Одна девушка по решению их комсомольского собрания ответила ему, - между прочим, самая красивая на заводе. - Сержант взял из рук Иванюты бумаги: - Вот оно, письмо ее... А это фотография - Ирина Чумакова... Сегодня почта доставила, а вчера Христича похоронили. - И усач махнул рукой куда-то в глубь леса. Жалко Алеся, жалко девушку. Составляем ей душевный ответ - письмо-похоронку одним словом.
Миша Иванюта, взглянув на сумрачного Колодяжного, который никак не мог прикурить папиросу от зажигалки, сделанной из патронной гильзы, хрипло сказал:
- Об этом должен узнать весь фронт... Такая девушка!.. Товарищи бойцы, я забираю у вас все эти бумаги, допишу Ирине Чумаковой от вашего имени ответ, напечатаю его и ее письмо к Христичу в нашей газете... Фотографии Ирины и Алеся тоже напечатаем.
- Только не делай из них Ромео и Джульетту, - все-таки не утерпел Колодяжный, окинув Иванюту предостерегающим взглядом и глубоко затянувшись прикуренной наконец папиросой.
- А почему бы и нет?! - возмутился Иванюта, сам не зная почему.
Он еще с большим интересом, тая нарастающую в нем восторженность, всмотрелся в лицо московской девушки. Уже одна ее фамилия - Чумакова такая же, как у Федора Ксенофонтовича, самого прекрасного на свете генерала, с которым он готов был идти в огонь и воду и за которого не пожалел бы себя... Где он, генерал Чумаков, выведший их войсковую группу из двух окружений?.. Ведь жизнью ему Миша да и этот зануда Колодяжный не раз были обязаны...
