К вечеру мы закончили фундамент для каптерок и вернулись в часть выяснить, какие наши дальнейшие планы. Тараман был в роте.
– Ты не ушел еще домой?
– Ротный подал документы после обеда, а кэпа не было. Только утром отдадут. Вся ночь еще впереди. Оторвусь по полной.
Грек ушел в город. Поглядев ему в след, я даже немного пожалел, что не согласился на предложение ротного, но мысль тут же сменилась другой, что еще пара дней ничего не изменит. Ночью я проснулся оттого, что кто-то тряс меня за плечо. Лицо командира роты было белым, как простыня.
– Вставай, и в ленинскую комнату. Ты мне нужен. И Прохорова подними.
Я посмотрел на часы. Стрелки показывали начало четвертого утра.
"Ротный дурака валять не будет, не Гера", – подумал я и натянул штаны. В ленинской комнате, стоял Тараман с застегнутыми на руках наручниками. Рядом стояли два автоматчика. За столом сидел военный прокурор. Я несколько раз встречал этого тихого, спокойного человека, хорошо знающего законы. Однажды, когда я должен был отнести Малькову в общежитие документы, я остановился у телевизора в холле на этаже, чтобы посмотреть новости. Там я, задев тему в новостях, и разговорился с сидящим в кресле молодым мужчиной, и через две минуты мы с ним вспоминали уголовный кодекс. Молодой человек представился военным прокурором и похвалил меня за знание законов. Я ответил ему тем же, признавшись, что мне очень понравилось разговаривать со специалистом своего дела. И вот теперь этот человек сидел и быстро что-то писал, не смотря в мою сторону.
Чуть поодаль тихо переговаривались командир роты и замполит батальона. Замполит развел руки в стороны, показывая, что нам и так все должно было быть понятно.
– В какой одежде Вы были? – задал вопрос прокурор.
– В футболке и тренировочных штанах, – тихо ответил грек.
– Пойдемте, покажете, какие.
– Товарищ прокурор, Вы пишите акт изъятия? – спросил я.
– Акт, акт. Вот товарищ ваш решил напоследок повеселиться.
– Вы должны сначала записать нас, как свидетелей.
– Молодец, грамотный. Ротный уже дал ваши данные, все записано.
Пойдем все в каптерку.
Через полчаса Стефанова отправили на гауптвахту в сопровождении автоматчиков, ротный ушел из казармы, а замполит рассказал, что старшина, о половых успехах которого знала уже вся округа, решил оприходовать еще одну, решившую остаться невинной до свадьбы, девушку. Ротный был перепуган не на шутку.
– Представляешь, – рассказывал он, – она у него в рот брала, а так видишь ли не давала. Так ему мало показалось, и он решил в последний день успеть. Или месячные у нее, или он ей нос разбил, но когда ее подруга пришла, та была вся в крови. А этот идиот уже в часть прибежал, в койку лег. Подруга уговорила ту, вторую, мол, пойдем, командирам его скажем, он испугается, и хоть денег на этом заработаем, а на КПП стали названивать в роту. А КПП, сам знаешь, прозрачное. Тут прокурор возвращался, на велике. В гражданке был. Он их расспрашивать стал, что мол, да как. Они ему: "А Вы кто?". Он сказал, что сам офицер, и к себе в кабинет. Там расколол их по полной форме и взял заявление от пострадавшей. Вот такие пироги.
Теперь из-за этого Казановы не только звездочки – головы полетят. И что со Стефановым будет, совсем не известно.
– Статья сто семнадцать УК РСФСР. Изнасилование. Часть первая. От трех до семи.
– Ты откуда знаешь?
– Из Уголовного кодекса. Пойду-ка я спать, товарищ старший лейтенант.
– Иди. Мне все равно дежурить.
Я лег и никак не мог уснуть. Я не мог понять, зачем человеку, который через сутки мог быть дома, и ни одна девушка ему не отказала бы, решил добиться своего с какой-то местной проституткой. Зачем нужно добиваться своего именно таким, жестоким способом, который может перевернуть всю твою жизнь? Как после такого он будет чувствовать себя человеком? И неужели он не понимает, что в тюрьме насильников совсем не жалуют, а даже наоборот? Не поверю я, что до такого армия доводит. Это уже человек сам решает, как себя вести.
Оставаться человеком или стать вдруг жуткой, страшной сволочью.
Продрав с трудом глаза около семи часов утра, я толкнул в соседнюю койку ногой.
– Абдусаматов, подъем.
– Иди нафиг, сержант.
– Подъем, солдат.
– Я не солдат. Я матрос.
– Какой ты матрос, мотострелок?
– Солдаты служат два года. А у меня третий год пошел. Я матрос.
– Вставай, матрос. Коечку застилаем. Кучкаров, подъем.
Абдусматов сел на кровати, свесил ноги и посмотрел на свои тапочки.
– Почему я, дембель советской армии, должен сам за себя застилать койку?
– Хаким, что ты от меня хочешь? Вон, дедов припаши. Во взводе из восьми человек – пять дембелей, три деда. Ты кого припахать хочешь?
Геру? Он сейчас придет… а ему до дембеля еще пилить и пилить.
– Точно. Он же дух советской армии. Давай его заставим?
– Заставь, родной, кого хочешь, заставь хоть Папу Римского.
Только к завтраку, чтобы койка была как у дембеля.
Весь день в роте только и было разговоров, что про Стефанова.
Каждый предполагал, чем это может закончиться и сколько ему дадут.
Разговоры о бывшем старшине внезапно закончились с прибытием в часть солдат-афганцев. Солдаты и сержанты, облаченные в парадную форму, украшенную не только значками, но и боевыми наградами, сидели на бордюре плаца и, молча, курили. Подходить к ним было несколько стыдно. Независимо от того, как и где проходила наша служба, несмотря на регулярные стрельбы и учения, несмотря на марш-броски и караулы, никто из нас не прошел и тысячной доли того, что легло на плечи этих ребят. Мы стояли поодаль, обсуждая начавшийся несколько дней тому назад вывод советских войск из Афганистана и причины, по которым часть солдат привезли к нам в Солнечногорск. Я смотрел на них, и мне казалось, что они там служили за меня, закрывая там меня своими спинами и получая раны. Немного постояв, я отошел от сослуживцев и подошел к сидящим.
– Мужики, если что нужно… помощь там или подсказать что, где – только скажите. И сами поможем, и воинов организуем.
Чернявый парнишка с медалями "За отвагу" и "70 лет Вооружённых
Сил СССР" посмотрел на меня снизу вверх и ответил за всех:
– Спасибо, зёма, ничего не надо. Мы ненадолго.
К ужину всех солдат, исполнявших интернациональный долг, отправили из части. Как мы дружно предположили – уволили в запас.
Перед отбоем в казарму вернулся командир роты. Понимая, что я следующий после Стефанова на увольнение в запас, а место освободилось, и совсем не обязательно ожидать еще два дня, я пошел вслед за командиром в канцелярию роты.
– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться?
