1977 г.
Москва
Сильный и бессильный, винный и безвинный,
Словно в кинофильме («Восемь с половиной»),
Забываю вещи, забываю даты, —
Вспоминаю женщин, что любил когда-то.
Вспоминаю нежность их объятий сонных,
В городах заснеженных, в горницах тесовых.
В теплую Японию улетали стаи.
Помню все, — не помню, почему расстались.
Вспоминаю зримо декораций тени,
Бледную от грима девочку на сцене.
Балаган запойный песенных ристалищ.
Помню все, — не помню, почему расстались.
Тех домов обои, где под воскресенье
Я от ссор с собою находил спасенье.
Засыпали поздно, — поздно просыпались.
Помню все, — не помню, почему расстались.
Странно, очень странно мы с любимой жили:
Как чужие страны, комнаты чужие.
Обстановку комнат помню — до детали.
Помню все, — не помню, почему расстались.
Век устроен строго: счастье — до утра лишь.
Ты меня в дорогу снова собираешь.
Не печалься, полно, видишь — снег растаял.
Одного не вспомню, — почему расстались.
1972 г.
Море Лаптевых, сухогруз «Морской-10»
Небеса ли виной или местная власть,
от какой непонятно причины, —
мы куда бы ни шли, — нам туда не попасть
ни при жизни, ни после кончины.
Для чего ты пришел в этот мир, человек,
если горек твой хлеб и недолог твой век
между дел ежедневных и тягот?
Бесконечна колючками крытая степь.
Пересечь её всю никому не успеть
ни за день, ни за месяц, ни за год.
Горстку пыли оставят сухие поля
на подошвах, от странствий истертых.
Отчего нас, скажите, родная земля
ни живых не приемлет, ни мертвых?
Ведь земля остаётся всё той же землей,
станут звезды, сгорев, на рассвете золой, —
только дыма останется запах.
Неизменно составы идут на восток,
и верблюда качает горячий песок,
и вращается небо на запад.
И куда мы свои ни направим шаги,
и о чем ни заводим беседу,
всюду коршун над нами снижает круги
и лисица крадется по следу.
Для чего ты пришел в этот мир, человек,
если горек твой хлеб и недолог твой век,
и дано тебе сделать немного?
Что ты нажил своим непосильным трудом?
Ненадежен твой мир и непрочен твой дом —
все дорога, дорога, дорога…
1982 г.
Ленинград
Сон привиделся мне наяву, наяву, —
Я на судне во сне в океане плыву.
На корме, где от досок ступням горячо,
Ветер северный тронул меня за плечо.
И спросил я у ветра: «Послушай-ка, брат,
Почему так тебе я особенно рад?
Почему все смотрю я на след за кормой?
Почему так хочу я вернуться домой?
Я родительский дом вижу в той стороне.
Там ни ночью ни днем свет не гасят в окне.
Утомясь от забот, и не ведая сна,
Меня матушка ждет у окна, у окна».
Шепчет ветер: «Ты слов понапрасну не трать.
Где родительский кров, там не ждет тебя мать.
В стороне от жилья серый камень стоит, —
Мать родная твоя под тем камнем лежит».
«Ты не бей меня влет, — эта рана сильна.
На Земле меня ждет молодая жена.
Тяжело ей в разлуке, но к ней я приду.
Отведут ее руки любую беду».
Шепчет ветер, и вторит седая волна:
«Не приветит тебя молодая жена.
Уж давно не глядит она вслед кораблю,
Все равно, — говорит, — я его не люблю».
«Кто же тянет ко мне золотые лучи?
Кто негромко во сне окликает в ночи?
Кто назад меня манит в родные края?»
«Это песня твоя, это песня твоя».
Сон привиделся мне наяву, наяву, —
Я на судне во сне в океане плыву.
Судно набок креня, окликая: «Постой!»
Догоняет меня звук пустой, звук пустой.
1983 г.
Нам разлука с тобой знакома,
Как у времени ни проси,
Он горит у подъезда дома,
Неуютный огонь такси.
Чемодан мой несут родные,
И зеленый огонь погас,
И плывут твои мостовые,
Может, нынче в последний раз.
Мне не ждать на твоих вокзалах,
Не стоять на твоих мостах,
Видно, времени было мало
Мне прижиться в этих местах.
Как приехавший, как впервые,
Отвести не могу я глаз,
И плывут твои мостовые
Может, нынче о последний раз.
Не вернуть уходящих суток
Ненадежной шумихой встреч,
Четких улиц твоих рисунок
От распада не уберечь.
Восстановят ли их живые,
Вспоминая погибших нас?
И плывут твои мостовые
Может, нынче в последний раз.
1963 г.
Ленинград
Когда на сердце тяжесть
И холодно в груди,
К ступеням Эрмитажа
Ты в сумерки приди,
Где без питья и хлеба,
Забытые в веках,
Атланты держат небо
На каменных руках.
Держать его, махину,
Не мед — со стороны.
Напряжены их спины,
Колени сведены.
Их тяжкая работа
Важней иных работ:
Из них ослабни кто-то —
И небо упадет.
Во тьме заплачут вдовы,
Повыгорят поля,
И встанет гриб лиловый,
И кончится Земля.
А небо год от года
Все давит тяжелей,
Дрожит оно от гуда
Ракетных кораблей.
Стоят они, ребята,
Точеные тела,
Поставлены когда-то —
А смена не пришла.
Их свет дневной не радует,
Им ночью не до сна,
Их красоту снарядами
Уродует война.
Стоят они, навеки,
Уперши лбы в беду,
Не боги — человеки,
Привычные к труду.
И жить еще надежде
До той поры, пока
Атланты небо держат
На каменных руках.
21.02.1963 г.
Северная Атлантика
И снова закаты мглисты,
И пахнет сырой золой.
Ковры-самолеты листьев
Над синей скользят землей.
И низко туманы влажные
Плывут вослед.
Ведь вовсе не так уж важно,
Что крыльев нет.
Сигналит гусь утомленным,
Словно такси во мгле.
Звезды огонек зеленый
Дрожит на его крыле.
И низко туманы влажные
Плывут вослед.
Ведь вовсе не так уж важно,
Что крыльев нет.
И если усну теперь я,
Не твой я уже, не твой. —
Усталое пенье перьев
Я слышу над головой,
И низко туманы влажные
Плывут вослед.
Ведь вовсе не так уж важно,
Что крыльев нет.
1962 г.
