точны, шеф. Что вы предпримете по этому поводу: уволите меня с позором и сошлёте на Аляску?
Чуть помолчав, Сансаныч сказал:
– Да, Рудольф, похоже, именно так и обошлись с Красавчиком. – Он прокашлялся. – Ты согласен, Рудольф, что допустил несколько промашек?
– Моя вина очевидна. В последнем же случае я заявил им, что они арестованы, повинуясь вашим рекомендациям. Но они почему-то не поверили. Должно быть, я говорил не слишком убедительно.
Пожалуй, тебе нужно отдохнуть.
– Очень кстати! – обрадовался я. – Мне известно одно подходящее местечко… Вы ведь, знаете, как я люблю рыбалку… – Далее я поведал об изумительном горном озере под названием Телецкое в Алтайском крае. Судя по всему, более идеального места для залечивания огнестрельной раны в мире не было. – Так вот, как только меня выпишут, собираю удочки и…
– Да, Рудольф, – сказал он. – Звучит крайне заманчиво. Можешь задержаться там до открытия охотничьего сезона, – продолжил Сансаныч. – Я бы даже предложил тебе прихватить с собой тяжелую винтовку с оптическим прицелом… ну и, конечно, пистолет, чтобы не разучиться стрелять в цель. Сам понимаешь, практика в нашем деле весьма важна.
– Как же, практика, – вздохнул я. – Конечно, шеф. Может, мне стоит прихватить с собой также мою Соню Шерманн, она великолепно готовит и в стрельбе ей нужно потренироваться?
– Мысль хорошая, я даю добро. – Мне показалось, что в голосе Сансаныча прозвучала неуверенность. – Рудольф. Береги себя.
Я положил трубку, откинулся на подушки и подумал о горном озере с чудесным названием Телецкое. Интересно, что потерял там Сансаныч, и кому мне потребуется свернуть шею, чтоб это найти?…
XXXV. Что и требовалось доказать
«He was a God in Music», – но боги в этом мире не состарятся, ибо «путь к величию проходит через жертву».
Р. Касснер.
Как сообщил в своих дневниковых записях театральный доктор Николаус Клоссет:
«Меня точно молнией поразила мысль: бесспорно, тут сработала средневековая аптека! Загадочных обстоятельств здесь было в достатке. Симптоматика явно указывала на „aqua-toffana“ (мышьяк – лат.)»
Для Моцарта это был невосполнимый удар. В лице Игнациуса Эдлера фон Борна Моцарт потерял ценнейшего друга, доверенного единомышленника, а заменить его на равноценного из своего окружения было некем. Моцарт чувствовал его, как неразлучного брата-близнеца с детства. Он был виднейшим учёным минерологом, литератором, философом, заглавной масонской фигурой в Вене и на континенте. А самое главное – они работали вместе над либретто масонской оперы «Волшебная флейта». 3 июля либретто было написано, а 21 июля, то есть через 18 дней Игнациус Эдлер фон Борн получил ударную дозу мышьяка, а через 3 дня скончался.
Теперь физик-ядерщик Николай Захаров с обычной для этого русского учёного основательностью рассказал мне о довольно-таки сложной методике, позволяющей проводить сегментный анализ волос на предмет наличия там мышьяка. Одним из таких способов является нейтронно-активационный анализ. Для своего проведения, он требует довольно сложного оборудования, однако принцип его очень прост. Известно, что многие химические элементы в обычных условиях не являются радиоактивными, но после облучения становятся радиоактивными. Чаще всего для облучения используют нейтральные частицы-нейтроны атомного реактора либо радиоактивного источника. Ядра стабильного элемента, взаимодействуя с нейтронами, превращаются в ядра радиоактивного элемента и начинают испускать излучение с характерной энергией. Регистрируя это излучение, можно установить, какому радиоактивному элементу оно принадлежало.
Нынешний метод позволял определить общее содержание мышьяка в целом волосе, то есть то, что в теле данного лица присутствовал мышьяк. Дело в том, что в случае с Игнациусом Эдлером фон Борном мышьяк был дан с едой или питьём одноразово и в смертельной дозе. Фон Борн прожил, умирая в жёстких конвульсиях, в общей сложности четверо суток.
Волосы растут с постоянной скоростью 0,35 миллиметров в день, то есть около 1,5 сантиметра в месяц; становится возможным рассчитать концентрацию в момент получения большой порции яда (мышьяка). В нашем случае было важно то, что волосок не был срезан ножницами на неизвестном расстоянии от корня, такую дозировку нельзя будет датировать с точностью. Здесь локон волос был обрит под корень и известна дата этого, их сегментный анализ с точностью до одного дня позволит определить даты абсорбции ударной дозы яда.
Захаров убедился в том, что эта прядь, как и писал доктор Николаус Клоссет, была сбрита, а не отрезана ножницами. Мёртвые волосы со временем делаются сухими и ломкими, и некоторые волоски оборвались, когда их протаскивали сквозь узелок. Обрывки волосков были исследованы по первой методологии, дававшей возможность обнаружить общее содержание мышьяка. Две порции этих обрывков, проанализированные раздельно, дали пропорцию мышьяка в 2,55 и 6,76 на миллион (то есть микрограммов на грамм вещества). Это ниже того количества яда, которое содержалось в самом первом исследованном волоске, но, тем не менее, и оно превышает норму (0, 8) в три и даже в десятки раз.
Волоски в 15 и 7 сантиметров, достаточно длинные, но полезные только для сегментного анализа, были запаяны в тонкие кремниевые цилиндры и посланы в Институт атомной энергии, где их поместили в ядерный реактор и подвергли термическому нейтронному облучению. Получив их обратно в лаборатории, Захаров прикрепил волоски к бумаге, нарезал на пятимиллиметровые доли, и они были измерены счетчиком для определения содержания мышьяка. Полученные результаты для более длинного волоска были отображены графически в виде кривой, пики которой соответствовали содержанию мышьяка от 28, 0 до 68, 0, что превышало норму в 500 раз. Не осталось ни малейшего сомнения в том, что кто-то дал яд Игнациусу Эдлеру фон Борну внушительной и смертельной дозировкой. Именно так должен был действовать убийца, если не собирался замести следы, а произвести устрашающее действие на окружающих, в данном случае – на Моцарта. Это был классический метод.
Немного истории. По преданию, прядь этих волос стала собственностью графа Дейма-Мюллера, который снимал посмертную маску с лица покойного Игнациуса фон Борна, который снял посмертную маску и срезал локоны волос у Моцарта. С уходом графа в мир иной, прядь волос, перешла с другими реликвиями к его вдове, графине Терезии Дейм, урожденной Брунсвик, вместе с галереей и кабинетом великого маэстро, его восковой фигурой, посмертной маской, портретами Моцарта и рядом его реликвий. И те же реликвии Игнациуса Эдлера фон Борна были частью коллекции графа Дейма-Мюллера.
Далее судьба предметов из экспозиции графа Дейма-Мюллера, связанных с Моцартом и Борном теряется в пыли веков.
После Второй мировой войны, посмертная маска Моцарта попала к венскому скульптору и пластику-документалисту Вилли Кауэру и почти что 70 лет не находила признания у официального Моцартеума (г. Зальцбург), как будто над посмертной маской В. Моцарта лежит
