Поднимаясь на холм, где была радиостанция КП, я с удивлением услышал, что наш «батя» разговаривает с женщиной. Обычно женщины не посещали КП. Во время полетов у наших летчиков, хотя мы с этим и боролись, часто в трудную минуту вырывались крепкие словца. А тут на КП женщина спокойно говорит с командиром полка. Удивление возросло еще больше, когда я увидел Нину Георгиевну.
Командир полка поздоровался со мной за руку, что он делал очень редко и что считалось у нас проявлением большого внимания и уважения со стороны Армашова. Пригласив меня сесть, он спросил:
— Ты уже знаешь?
Я кивнул головой.
— Я запросил все наблюдательные пункты, — сказал Армашов. — Передал в дивизию и на передний край, позвонил в штаб армии, чтобы они проверили по всем госпиталям. Скоро узнаем, где твой брат. Думаю, что совершил вынужденную. Во-первых, держи себя в руках и, во-вторых, на Ремизова не обижайся. Война есть война! Уверен, что Саша не пропал. Может, ввязался в бой. Эх, молодость! Сынки, сынки!..
В голосе Армашова появились какие-то новые для меня теплые нотки. Мы с братом были самыми молодыми летчиками в полку, и командир полка не только называл нас сынками, но и относился к нам как строгий, но внимательный и заботливый отец. Сейчас он вместе со мной тяжело переживал исчезновение Саши.
— Восьмерка из первой эскадрильи ушла на прикрытие наших бомбардировщиков. Посиди за рацией — сказал мне Армашов и обратился к врачу: — Осматривали младшего лейтенанта?
— Да, руку, — почему-то неуверенно ответила Нина Георгиевна.
— А ногу?
— Разве он ранен и в ногу? — удивилась она.
— К сожалению, доктор, — усмехнулся Армашов.
В это время командир звена первой эскадрильи Гура запросил землю. Я включил приемник на полную мощность и установил, что воздух чистый. Мысли вновь вернулись к судьбе брата. Но прошло всего несколько секунд и на нас повеяло атмосферой боевого напряжения и опасности, которая так знакома летчикам. Гура быстро изменившимся голосом доложил, что над своим звеном заметил восьмерку мессеров, и в довольно крепких словах высказал о них свое мнение. Командир полка укоризненно покачал головой, увидев, как вспыхнула и покосилась на приемник Нина Георгиевна. Батя сказал:
— Не обращайте внимания. Конечно, это плохо, но им сейчас там не до подбора вежливых слов.
А из эфира доносились обрывки фраз, команды:
— Смотри, справа! Чего рот разинул?!.
— А, сволочь, попался! Я сейчас тебя...
— Тринадцатый, прикрой!
— Сергей, куда тебя черти несут? Смотри, под тобой фриц!
Мы застыли, не сводя глаз с приемника. Где-то в небе шел бой с врагом, дрались товарищи. Я заметил, что мои пальцы машинально, по привычке сжимаются, будто в них ручка управления самолетом. Бой, видимо, разгорался. Команды становились все быстрее и отрывистее. Кто-то из летчиков, очевидно, дав удачную очередь по фашисту, выругался с таким веселым подъемом, что наш врач моментально исчезла с КП.
Бой закончился скоро. Фашисты удрали, потеряв один самолет, а наши в полном составе возвращались на аэродром. Командир полка сказал мне:
— Идите отдыхайте!
Я вернулся в землянку летного состава. Однако через несколько минут вышел. Товарищи не разрешали себе обычных разговоров, считая их неуместными в моем присутствии. Стояло тягостное молчание. Чтобы не связывать друзей, я направился на аэродром и не заметил, как оказался около капонира, в котором совсем еще недавно стоял самолет Саши. Вернется ли он когда-нибудь сюда опять? Неужели я больше никогда не увижу брата, не услышу его голоса?
Я подошел поближе, точно надеясь встретиться с Сашей, и увидел механика его самолета старшего сержанта Володю Шувалова. Он стоял на коленях и медленно застегивал инструментальную сумку. Механик покидал капонир.
— Уходишь? Значит, Саша... — голос у меня прервался.
Шувалов вскочил на ноги и опустил голову. В руках он мял пилотку. Мне стало жаль его:
— Ничего, Шувалов, ничего. Будешь еще ты Сашкин самолет ремонтировать.
— Черт с ним, с самолетом, — почти крикнул Шувалов. — Лишь бы командир вернулся!
На глазах Шувалова показались слезы. Он неумело смахнул их. Между механиками и летчиками обычно устанавливалась такая дружба, которая делала их по-братски близкими. Малейшая неудача или, тем более, гибель летчика переживалась механиками очень тяжело.
— Пожитки собираешь, значит, приказали тебе... — снова начал я, но Володя перебил меня:
— Нет. Пойду помогу ваш самолет ремонтировать, а то без дела тяжело сидеть.
— Спасибо. — Я крепко пожал руку механика, и мы разошлись.
Я побродил по аэродрому — трудно было успокоиться. Но еще труднее было одному, тянуло к людям. Тут я подумал о Вале и взглянул на часы. Прошло три часа, как мы расстались. Она с нетерпением ждет меня, ждет, что я принесу хорошие вести. А с чем я к ней приду, что скажу утешительного?
Медленно брел я по пыльной дороге к штабу. Вот поравнялся с маленьким белым домиком, где на квартире у одинокой старушки жила Валя. Толкнул калитку и вошел в чисто подметенный двор. По нему ходила с метелкой в руках хозяйка. Увидев меня, она печально закивала головой:
— Дома, дома. Плачет все... — и указала на дверь, приглашая войти.
Домик был из двух комнат. В первой, занятой русской печью, столом и топчаном (это было все, что осталось после нашествия фашистов), жила хозяйка. Вход во вторую был завешен полотняной занавеской. Из-за нее доносился плач.
— Валя, к вам можно?
Девушка откинула занавеску. Глаза ее были красные от слез, лицо опухло. Мне до боли стало жаль Валю, — хотелось ее успокоить, но нужные слова не шли с языка:
— Разве так можно? Посмотрите на себя, — только и смог я сказать и подал ей зеркало.
Валя отстранила его и снова заплакала. При виде ее страданий я как-то забыл о своих и старался утешить девушку, как мог. Наконец по моему настоянию она умылась холодной водой, немного взяла себя в руки.
— Слезами мы положения не исправим, — говорил я. — Будем надеяться на лучшее. И, кроме того, надо мстить врагу, и мстить не только за Сашу, а за всех наших погибших людей. Вы работали сегодня?
Валя отрицательно покачала головой.
— Плохо! Я вот тоже бездельничаю. Хватит! Конец! Завтра попрошу у командира полка его самолет и сделаю несколько вылетов.
Девушка с благодарностью подняла на меня глаза. Они снова наполнились слезами.
— Только без слез, Валя. Вы любите Сашу, он любит вас, — я все знаю и желаю вам большого, настоящего счастья. Однако ведь Саша — летчик-истребитель, вы должны помнить об этом и приготовиться ко всяким неожиданностям. Но я верю, что мы скоро встретимся с Сашей!
