Белый, мужчина, 32 года, 5 футов 10 дюймов, 165 фунтов, светлые волосы, голубые глаза. Фрайковски состоял в гражданском браке с Абигайль Фольгер…
“Войтек, — скажет Роман Полански репортерам, — не был особенно талантливым человеком, но обладал замечательным обаянием”. Они подружились еще в Польше, и отец Фрайковски, по слухам, помогал финансировать один из ранних фильмов Полански. Еще в Польше Фрайковски был известен как сорвиголова. По словам знакомых эмигрантов, однажды он схватился сразу с двумя агентами тайной полиции и уложил обоих на больничную койку, — что, возможно, и стало причиной его отъезда из Польши в 1967 году. Войтек дважды был женат и, уезжая в Париж, оставил в Польше единственного сына. И на родине, и позднее в Нью-Йорке Полански поддерживал друга морально и деньгами, надеясь (но, хорошо зная Фрайковски, не питая излишнего оптимизма), что какой-либо из его великих планов сбудется. Ни один так толком и не осуществился. В частности, Войтек всем говорил, что он писатель, но никто не смог припомнить, чтобы он давал почитать написанное.
Друзья Абигайль Фольгер сказали полицейским, что Фрайковски “подсадил” ее на наркотики, чтобы держать под контролем. Друзья же Войтека придерживались иного мнения: Фольгер поставляла Фрайковски наркотики, чтобы не потерять его.
Полицейский отчет гласит: “Не имея средств к существованию, он черпал все необходимое в состоянии Фольгер… в большом количестве принимал кокаин, мескалин, ЛСД, марихуану, гашиш… будучи экстравертом, всех и каждого приглашал в гости. Употребление наркотиков считал естественным делом”.
Войтек отчаянно боролся за жизнь. Жертве нанесены два огнестрельных ранения, тринадцать ударов по голове тупым предметом и пятьдесят одна ножевая рана.
Стивен Эрл Парент.
Белый, мужчина, 18 лет, 6 футов ровно, 175 фунтов, рыжие волосы, карие глаза…
В июне Стив стал выпускником школы в Арройо; встречался с несколькими девушками, но не имел стабильных привязанностей; работал курьером в фирме, поставлявшей водопроводное оборудование, подрабатывая вечерами продавцом в магазине стереоаппаратуры. Работая сразу в двух местах, надеялся накопить достаточно денег для продолжения обучения и в сентябре поступить в институт.
Жертва получила легкое ножевое ранение и четыре огнестрельных.
Во время флюорографии, предшествовавшей вскрытию тела Себринга, доктор Ногучи обнаружил пулю, находившуюся между спиной Себринга и его рубашкой. Еще три пули были найдены непосредственно в процессе вскрытия: одна — в теле Фрайковски, две — в теле Парента. Все они (равно как и деформированные фрагменты, найденные в автомобиле Парента) были переданы для изучения сержанту Уильяму Ли, отделение огнестрельного оружия и взрывчатых веществ ОНЭ. Ли сделал вывод, что все эти пули имели 22-й калибр и были, по-видимому, выпущены из одного и того же оружия.
Вскрытия еще продолжались, когда сержанты Пол Уайтли и Чарльз Гуэнтер, два следователя по делам об убийстве из Офиса шерифа Лос-Анджелеса, подошли к Джессу Баклзу, одному из следователей Департамента полиции Лос-Анджелеса, кому было поручено расследование “дела Тейт”, и поведали ему весьма необычную историю.
31 июля они ездили в дом 964 по Олд Топанга-роуд в Малибу, проверяли рапорт о возможном убийстве. В доме они нашли труп Гари Хинмана, тридцатичетырехлетнего учителя музыки. Гари умер от многочисленных ножевых ран.
Странная штука: как и в деле Тейт, на месте преступления убийцы оставили сообщение. На стене гостиной, неподалеку от тела Хинмана, ясно виднелись слова “POLITICAL PIGGY”[50], написанные кровью жертвы.
Уайтли также рассказал Баклзу о произведенном им аресте подозреваемого в связи с убийством некоего Роберта “Бобби” Бью-солейла, молодого музыканта-хиппи. Он сидел за рулем принадлежавшей Хинману машины, на его рубахе и брюках виднелись следы крови, и тут же рядом обнаружился нож. Арест был произведен 6 августа; таким образом, во время убийств на Сиэло-драйв подозреваемый уже находился под стражей. Впрочем, оставалась вероятность, что не он один вовлечен в расправу над Хинманом. В последнее время Бьюсолейл жил с группой других хиппи на ранчо Спана, старом ранчо с кинодекорациями неподалеку от Чатсворта, пригорода Лос-Анджелеса. Это была странная группа: лидер, парень по имени Чарли, очевидно, убедил остальных, что на самом деле он — Иисус Христос.
Как позднее вспомнит Уайтли, Баклз сразу утратил интерес к рассказу, стоило упомянуть хиппи. “Не-а, — протянул он, — мы уже знаем, что кроется за этими убийствами. Они — часть передачи из рук в руки крупной партии наркотиков”.
Уайтли вновь подчеркнул ряд странных совпадений. Ну, во-первых, способ убийства. В обоих случаях надпись, сделанная на стене. И там и здесь — печатные буквы, нанесенные кровью жертв. И в обоих случаях упоминаются “свиньи”. Любое из этих совпадений покажется весьма подозрительным, а уж все сразу… вероятность того, что они случайны, должна оказаться микроскопически мала.
Сержант Баклз, ДПЛА, сказал сержантам Уайтли и Гуэнтеру, ОШЛА, буквально следующее: “Если через недельку мы с вами еще не свяжемся, значит, распутываем что-то свое”.
Немногим более чем через двадцать четыре часа после обнаружения тел Департамент полиции Лос-Анджелеса получил из Офиса шерифа Лос-Анджелеса ниточку, потянув за которую смог бы быстро распутать дело.
Баклз так никогда и не перезвонил коллегам, не сочтя переданную ему информацию достаточно важной для того, чтобы пересечь комнату для вскрытий и передать содержание только что состоявшегося разговора начальству в лице лейтенанта Роберта Хелдера, ведшего следствие по делу об убийствах на Сиэло-драйв.
Вняв просьбе лейтенанта Хелдера, доктор Ногучи не стал вдаваться в подробности, встречаясь с репортерами. Он не упомянул точного количества нанесенных ран, как не распространялся и о том, что две из пяти жертв незадолго до смерти находились под воздействием наркотиков. Он вновь отмел уже многократно повторенные прессой слухи о сексуальном насилии и (или) увечьях. Ни то ни другое не является правдой, подчеркнул он.
Отвечая на вопрос о ребенке Шарон, он сказал, что миссис Полански была на восьмом месяце беременности; что ребенок был прекрасно развивающимся мальчиком; что, если бы его извлекли из тела матери в ходе посмертного кесарева сечения не позже двадцати минут после ее гибели, жизнь ребенка, вероятно, можно было бы спасти. “Но к моменту обнаружения тел было уже слишком поздно”.
