- Ни на какой рентген я не поеду.
- Но ведь тебе редактор велел.
- Мало ли что он мне велел! Нет настроения ехать сегодня в госпиталь. Можешь меня понять?
- Могу, мне бы самой не хотелось.
- Сдам сегодня рассказ, на том и сойдет. А в госпиталь завтра, без тебя. Пошли!
Когда они дошли до угла своего дома, где ему надо было сворачивать направо - редакции, а ей налево - к телеграфу, Нина нерешительно предложила:
- Может, я отправлю и приду в редакцию, подожду тебя там у вахтера, пойдем домой вместе.
- А вдруг редактор тут же с ходу захочет прочесть рассказ и высказать соображения? Что тогда? Сходи на телеграф и возвращайся домой. А я, как освобожусь, позвоню. И ты пойдешь мне навстречу - по правой стороне, если считать от тебя.
Она поцеловала его и маханула своими длинными ногами через перекресток к телеграфу, а он. с завернутым в трубочку рассказом под мышкой, отправился в редакцию, до которой, как это давно сосчитано, четверть часа ходу, а впрочем, теперь, после госпиталя, на две-три минуты больше.
8
Редактор был на месте, но собирался ехать информироваться в Генштаб и читать рассказ не стал.
- Что у тебя за привычка? Обязательно ему нужно в трубку свернуть!
Он недовольно разгладил лопатинскую рукопись и, прочтя заголовок "Ночь как ночь", поморщился.
- Ночь как ночь, день как день! Все тянет заранее объяснить, что ничего особенного у тебя там не произойдет. Раз ночь как ночь - чего ж тут читать? Или сам перемени, или пусть тебе Гурский за двадцать копеек придумает. А нет - я переменю. Бесплатно.
Он зашел в заднюю комнату и, скинув там свою синюю рабочую куртку, вернулся в генеральском кителе.
- Что тебе в госпитале сказали? Только не ври, имею возможность проверить.
- Не был я в госпитале.
- Возьми машину и съезди, пока меня нет.
- Не хочется. Дочь провожаю обратно в Омск. Лучше дай машину свезти на вокзал. Сегодня провожу, а завтра с утра - в госпиталь!
- Смотри, тебе видней, - с запинкой сказал редактор и, ничего не добавив, первым вышел из кабинета.
Лопатин пошел к Гурскому. В начале войны. когда редакция дважды переезжала в другие большие дома с подвалам"" превращенными в бомбоубежища, каждый раз, считалось, что ее старенькое двухэтажное здание, втиснувшееся между двумя дряхлыми деревянными домами, немцы непременно сожгут, но с ним ровно ничего не случилось, и редакция со второго года войны снова благополучно теснилась в этом привычном доме, с его узкими длинными коридорами и маленькими теплыми комнатами, в одной из которых был крошечный кабинетик Гурского.
- Все еще в штатском? - Увидев Лопатина, Гурский снял со стула подшивку газет. - Садись!
Все кругом, даже диван, на котором Гурский, если удавалось, любил подремать в разгар редакционного дня, было завалено подшивками.
- Поеду провожать, надену форму, - сказал Лопатин.
- Для переговоров с проводниками о доставке до Омска без усушки и ут-труски?
- Да. Все-таки девчонка.
- Я, если позволит время и темп-перамент нашего редактора, тоже п-провожу ее. По правде говоря, сначала думал, что она смягчится и останется с тобой.
- Пока война, понятие "со мной" слишком неопределенное. Поэтому не уговаривал.
- Только не делай, пожалуйста, вид, что тебе так уж не терпится вп-перед на запад!
- Пока вполне терпится. Н" прочь посидеть и спокойно пописать.
- Ну, это бабушка надвое сказала. Сп-покой-ной жизни нам не обещают. Вчера на улице Горького вст-третил знакомого по Сталинграду комбата, вместо левой кисти - п-протез. А замполита их полка, с которым ходили в батальон, оказывается, уже вт-торой год нет на свете. Ты, кстати, его знал - ой тогда в Сталинграде всп-поминал, как ты был у Него в Одессе.
- Знал, - сказал Лопатин и ничего не добавил. Не хотелось. Он уже давно боялся за Левашова, иногда почти не веря, что тот до сих пор жив было в этом человеке что-то гибельное, словно он с первого дня войны как рванул на себе ворот, так и шел - душа нараспашку - навстречу смерти.
- Вижу, расст-троил тебя, - сказал Гурский. - Мне там, в Сталинграде, п-показалось, что он - личность. Поэтому и сп-просил про него вчера.
- Не хочу сейчас об этом. Давай когда-нибудь в другой раз, - попросил Лопатин.
- К-как хочешь. Рассказ кончил?
- Лежит у него на конторке. Еще не читал, но название "Ночь как ночь", если ты не Придумаешь другого, пригрозил заменить сам.
- Это оп-пасно. Откроешь утром газету, и своих не узнаешь. Вместо "Ночь как ночь" окажется какое-нибудь "Вчера перед рассветом". Он любит оп-перативные названия. Чтобы вчера произошло, а сегодня уже нап-печатали. Ладно, п-придумаю что-нибудь, не до конца сокрушающее п-первоначаль-ный замысел автора. Значит, дочь уедет, ты опять один. Нехорошо...
- А ты не один? Тебе хорошо?
- Я теперь не один. Как тебе известно, я уже т-третий месяц живу со своей мамой, и это очень хорошо. И не только для меня, а и для тебя с твоей дочерью. Потому что мама, как я тебе только что собирался сообщить по телефону, подтверждает свое п-приглашение прибыть к ней на прощальный обед, который, по ее словам, у нее в основном п-получился, хотя она очень переживает, что, доставая п-продукты, я не п-полностью оправдал ее доверие. Имея в виду твою дочь, она говорит, что ребенок должен покушать перед д-дорогой, и подозреваю, что она еще завернет ей с собой все, что мы не д-доедим, если мы не д-доедим. Мне тридцать пять, я, в сущности, уже ст-тарый человек, и Мне, хотя бы иногда, хочется есть пищу, приготовленную руками моей матери. А для нее это просто п-потребность. Пока был жив отец, она там, в эвакуации, удовлетворяла эту свою п-потребность, до самого конца готовя ему пищу. В последнее время п-почти из ничего. Вп-прочем, догадываюсь, она в это "п-почти ничего" клала каждый раз кусочек души. Наверное, кусочек души, вложенный и пищу, п-придает ей какой-то вкус. Теперь, когда отец умер и она живет у меня, она страдает, что я ем в редакции. Я вижу, как на нее п-посте-пенно накатывает тоска, и по нескольку дней ломаю себе голову, как достать что-то, при помощи чего она п-попробует доставить мне радость Иначе она просто умрет от горя... Как тебе известно, я в пятнадцать лет п-покинул своих родителей, вступив на путь пагубной для меня самостоятельности, и только теперь, на ст-тарости лет, начал понимать, почему я так любил отца и так люблю маму. Именно потому, что я их рано п-покинул. И хотя я всю жизнь считал, что они мне не т-так уж нужны, - мне их всю' жизнь не хватали. Она очень п-поздно меня родили, и им тоже меня не хватало, но они Никогда не жаловались, и я, наверно, любил их за это еще б-болыие. Даже противно, каким умным я делаюсь к ст-тарости...
- Старость - понятие относительное, тем более твоя. - сказал Лопатин.
