Джим Корбетт - Храмовый тигр

Медленно тянулись минуты. Шакал смолк. Поднялась луна, залив пространство передо мной ярким светом. Тишина стояла такая, что я мог слышать, как несчастная женщина отчаянно борется за каждый глоток воздуха; казалось, во всем мире только и остался один этот звук. Минуты превратились в часы, луна начала клониться к западу, и тень от дома упала на полоску земли, за которой я наблюдал. Наступил второй опасный промежуток времени, ибо, если леопард видел меня, он со свойственным этим животным терпением решил дождаться, когда длинные густые тени помогут ему подкрасться незаметно. Но ничего не произошло. Солнце наконец осветило ту часть неба, где двенадцать часов назад всходила луна. Кончилась одна из самых длинных ночей, которую я провел без сна, сидя в засаде.

Хозяин дома крепко спал после прошлой бессонной ночи и встал лишь тогда, когда я, покинув свой угол, разминал занемевшее тело: только тот, кому приходилось часами неподвижно сидеть на твердой земле, знает, как потом болят кости. В течение двадцати четырех часов я ничего не ел, кроме нескольких ягод лесной малины, а поскольку дальнейшее пребывание на хуторе было бесцельным, я попрощался с хозяином и отправился обратно в Дол, находившийся в восьми милях отсюда. Там я рассчитывал застать моих людей и послать кого-либо на помощь молодой женщине. Пройдя всего несколько миль, я их встретил. Встревоженные моим долгим отсутствием, они упаковали вещи, расплатились в почтовом бунгало и пошли меня искать. Пока мы разговаривали, верхом на крепкой тибетской лошадке подъехал смотритель дорог, о котором уже упоминалось в рассказе «Храмовый тигр». Он направлялся в Алмора и с готовностью взялся доставить Стиффу мое письмо. Получив его, Стифф немедленно послал на хутор фельдшера, но женщина уже в нем не нуждалась.

Смотритель дорог сообщил мне, что людоед убил человека, и это заставило меня отправиться в Дабидхура, где на мою долю выпало одно из самых интересных и волнующих переживаний, связанных с охотой. Когда я потом спросил старого священника дабидхурского храма, не пользуется ли людоед таким же надежным покровительством его храма, как и тигр, которого мне не удалось застрелить, он ответил:

— Нет, нет, саиб. Этот дьявол убил много людей, которые ходили в мой храм, и, когда вы вернетесь, чтобы застрелить его, как вы обещаете, я буду днем и ночью молиться за ваш успех.

Какой бы счастливой ни была наша жизнь, в ней всегда есть периоды, которые вспоминаешь с особым удовольствием. Таким для меня был 1910 год. В тот год я убил двух людоедов — Муктесарского тигра и Панарского леопарда, а между этими великими для меня событиями мои люди и я установили небывалый в Мокамех-Гхате рекорд, погрузив вручную пятьдесят пять тонн груза за один рабочий день.

Первую попытку застрелить Панарского леопарда я предпринял в апреле 1910 года, и только в сентябре того же года удалось найти время для второй. Я не знаю, сколько человеческих жизней загубил хищник между апрелем и сентябрем, так как правительство об этом не сообщало, а в индийской прессе, насколько мне известно, упоминалось лишь о запросах, сделанных в связи с ним в палате общин. Говорили, что Панарский леопард уничтожил четыреста человек, но о нем было известно меньше, чем о Рудрапраягском леопарде, который убил «всего» сто двадцать пять человек и тем не менее фигурировал в заголовках газет всей Индии. Это можно объяснить исключительно тем, что Панарский людоед орудовал в глухой, удаленной от оживленных дорог местности, а Рудрапраягский распоряжался на территории, через которую ежегодно проходили шестьдесят тысяч паломников всех сословий, и жизнь каждого подвергалась смертельной опасности. Паломники и ежедневный бюллетень, издававшийся правительством, сделали Рудрапраягского леопарда более известным, хотя он причинил людям меньше горя, чем Панарский.

Десятого сентября в сопровождении слуги и четырех человек, несших необходимые вещи и провизию, я покинул Найни-Тал, чтобы вторично попытаться застрелить Панарского леопарда. Когда в четыре часа утра мы вышли из дому, небо было обложено тучами. Едва мы успели пройти несколько миль, как начался проливной дождь. Он лил весь день, и, проделав двадцать восемь миль, мы прибыли в Алмора вымокшими до нитки. Я должен был ночевать у Стиффа, но, так как в багаже не оказалось ни одной сухой вещи и не во что было переодеться, я извинился и остался в почтовом бунгало.

Кроме нас, других путешественников там не оказалось, и распорядитель бунгало любезно предоставил нам две комнаты с каминами. К утру вещи подсохли, и мы могли продолжать путь.

Из Алмора я намеревался следовать той же дорогой, что и в апреле, и начать охоту на леопарда от дома, где умерла от ран молодая женщина. Но пока я завтракал, явился каменщик по имени Панва, который выполнял для нас кое-какую работу в Найни-Тале. Его дом находился в Панарской долине. Узнав от моих людей, что я направляюсь туда охотиться на людоеда, он попросил разрешения присоединиться к нам, так как хотел побывать дома, а предпринять такое путешествие в одиночку боялся. Панва знал местность, и по его совету я изменил свой маршрут: вместо дабидхурской дороги мимо школы, где леопард съел мой обед, мы пошли по дороге, ведущей на Питхорагарх. Переночевав в почтовом бунгало в Панва-Науле, мы рано утром отправились дальше и, пройдя еще несколько миль по питхорагархской дороге, свернули направо. Теперь мы находились на территории, где распоряжался людоед, а между деревнями не было иных дорог, кроме пешеходных троп.

Продвигались мы медленно, так как деревни были разбросаны далеко друг от друга на пространстве в сотни квадратных миль и в каждую приходилось наведываться, поскольку мы не знали точного местонахождения леопарда. Обследовав районы Салан и Рангот, на четвертый день поздно вечером я добрался до Чакати, где староста сообщил мне, что несколько дней назад в деревне Саноули, на противоположном берегу реки Панар, леопард убил человека. Река Панар вздулась после недавних сильных дождей, и староста советовал переночевать в его деревне, пообещав на следующее утро дать проводника, который покажет единственное безопасное для переправы место: через реку не было мостов.

Наш разговор со старостой происходил возле длинного ряда двухэтажных строений. Когда по его совету я решил остаться на ночь в деревне, он сказал, что освободит для меня и моих людей две комнаты в верхнем этаже. Но я заметил, что крайняя комната нижнего этажа не занята, и попросил его предоставить ее мне, а моих людей устроить в одной из комнат наверху. Помещение, которое я выбрал для себя, не имело двери, но это было несущественно, потому что последнее убийство произошло на другом берегу, а я знал — людоед не отважится переправляться через разлившуюся реку.