Второе сражение у Эль-Аламейна началось 23 октября. Уинстон Черчилль потребовал, чтобы «теневое ОКБ» в Блечли дало ему возможность следить за ходом сражения как бы с немецкой стороны. После восьми дней жестоких боев обстановка предвещала поражение Роммеля. Он сообщил об этом Гитлеру. 2 ноября Гитлер отправил ему ставшую теперь знаменитой радиограмму, гласившую, что «не может быть другого пути, как держаться до последнего солдата; для немецких войск есть только один выбор: победа или смерть». Эль-Аламейн был первым настоящим поражением немцев в войне, и это была первая радиограмма такого рода, исходившая от Гитлера. В течение последующих нескольких лет нам предстояло получить еще ряд подобных радиограмм. Оракул был в хорошей форме, и благодаря этому мы сразу перехватили эту радиограмму. Уже через несколько минут после ее передачи Гитлером она была в руках Монтгомери и Черчилля. То ли в шифровальную машину Роммеля попал песок, то ли он сознательно увиливал, но вместо подтверждения приема расшифрованной радиограммы он попросил ее повторить. Это был, наверное, первый случай, когда английский командующий получил радиограмму главнокомандующего войсками противника прежде, чем ее получил командующий войсками противника на фронте. В любом случае это был замечательный успех коллектива Блечли. Между тем Роммель еще раньше, 2 ноября, отправил Гитлеру радиограмму, прося разрешения начать отход. Фактически он уже начал отход, не дожидаясь ответа Гитлера. Говорят, что лишь на следующий день, когда повторная радиограмма Гитлера была наконец расшифрована и вручена Роммелю, он узнал, что в ней содержится отрицательный ответ на его просьбу. Видел ли он первоначальную радиограмму и попросил ли повторить ее текст, чтобы скрыть отданные им распоряжения на отход, мы никогда не узнаем. Однако, повинуясь своему фюреру, 3 ноября он все же отдал приказ войскам остановиться и перейти к обороне. Но итальянцы и многие немецкие части, двигавшиеся на запад, уже были вне досягаемости Роммеля. Об этом Роммель, конечно, знал, а поэтому его приказ не имел большого значения.
В ночь с 3 на 4 ноября Монтгомери предпринял наступление с целью прорыва. Успехи Роммеля в течение всей его североафриканской кампании стали чуть ли не легендарными и посеяли семя восстания против Англии во многих районах Ближнего Востока. Надо было рассеять этот миф, и теперь, когда американцы вместе с англичанами предприняли наступление в Северной Африке на другом конце Средиземного моря, важно было обеспечить первую победу англичан, чтобы открыть путь к разгрому «стран оси». Сражение танковых частей было жестоким. 4 ноября мы расшифровали радиограмму Роммеля Гитлеру, в которой он признавал свое поражение. Сообщение поступило в Лондон утром, и я немедленно передал его по телефону на Даунинг-стрит. Это было фактически первое сообщение о победе, полученное Уинстоном Черчиллем, так как осторожный Монтгомери, видимо, не хотел объявлять об этом раньше времени. Его донесение поступило позже, во второй половине дня, когда он, должно быть, тоже получил текст радиограммы Роммеля.
Не думаю, что кто-нибудь ожидал, что информация «Ультра» будет иметь большое значение во время самого сражения, но на самом деле она вызвала важное изменение плана операции перед самым ее началом. Монтгомери первоначально планировал прорыв на севере, невдалеке от моря. Начальник штаба армии пытался убедить его осуществить прорыв в центре, где сопротивление должно быть слабее. Такой вывод основывался на сообщении «Ультра» о переброске одной из немецких дивизий на север и указаниях Роммеля расположить на центральном участке немецкие части между итальянскими, чтобы попытаться укрепить оборону. Наконец, «Ультра» сообщила о потоплении судна с горючим на пути в Бенгази, что ставило под сомнение способность Роммеля перебросить танки на южный участок, даже если бы он захотел это сделать. Все эти факторы в конце концов побудили Монтгомери изменить свое мнение и перенести главный удар в центр, в стык между немецкими и итальянскими войсками.
Вдобавок мы начали игру в прятки с конвоями, которые отчаянно старались доставить предметы снабжения его усталой армии. Специальное подразделение связи на Мальте располагалось глубоко в скале, рядом со штабами военно-морских и военно-воздушных сил, и именно эти виды вооруженных сил сыграли решающую роль во время вынужденного отхода Африканского корпуса Роммеля в Тунис. Теперь каждый раз, когда два-три судна грузились продовольствием, горючим, запасными частями и боеприпасами в Неаполе или Таранто и отправлялись в составе копвоя, чтобы попытаться доставить грузы Роммелю либо в порты, либо на североафриканскне берега, Кессельринг посылал Роммелю радиограмму с указанием, какие суда погрузились, в какой день и час они выйдут из портов, каким курсом будут следовать к месту назначения. Разумеется, эти сведения были необходимы Роммелю, чтобы знать, когда и куда будут доставлены предметы снабжения. Вместе с тем эти радиограммы являлись для нас составной частью важной и очень точной информации. Это был просто божий дар. Адмирал Каннигхэм и вице-маршал авиации Кейт Парк, командующий военно-воздушными силами на Мальте, тщательно придерживались правил сохранения тайны «Ультра». Они добивались полной уверенности в том, что каждый конвой своевременно заметил самолет, обычно высылавшийся нами до подхода военных кораблей. Парк приказывал летчику летать достаточно близко к тому месту, где, как было известно, должен был находиться конвой, чтобы его заметили с судов. Некоторое время спустя появлялись боевые корабли и отправляли все суда конвоя ко дну. Около трети этих конвоев уже были потоплены без следа, но однажды после выхода очередного конвоя из Неаполя опустился густой туман. Совершенно ясно, что нельзя было ожидать, что самолет увидит конвой сквозь плотный туман или будет замечен с судов. На Мальте как можно дольше откладывали операцию в надежде, что туман рассеется, но, поскольку конвой уже приближался к африканскому берегу, пришлось принимать меры. С точки зрения «Ультра» появление авиации и флота в густом тумане точно в должном месте и в должное время было рискованным. Суда были потоплены, с одного из них успели доложить об этом довольно странном случае. Это взбесило Кессельринга и вызвало у него подозрения. Он послал радиограмму в Берлин в абвер (военное разведывательное управление) с просьбой расследовать странные обстоятельства, которые указывали на утечку информации об отплытии бесценных конвоев. Я отправил копию расшифрованной радиограммы Кессельринга адмиралу Каннингхэму на Мальту. Впоследствии Каннингхэм говорил мне, что ожидал небольшой неприятности, но сделать было ничего нельзя. Мы с облегчением узнали, что в своем ответе Кессельрингу абвер сообщил, что не может объяснить происшедшее утечкой информации. Но я все равно принял меры предосторожности, послав радиограмму мифическому агенту в Неаполе шифром, который немцы могли бы разгадать, поздравив его с отличной информацией и повышением жалованья. Могу себе представить, что район неаполитанского порта некоторое время был не очень веселым местом, но мы не могли прекратить свои действия, и суда по-прежнему не доходили до Роммеля. Со временем это дело заглохло, вероятно, потому, что абвер не сумел добиться каких-либо результатов в своем расследовании. Через некоторое время мы узнали, что итальянский генерал, начальник неаполитанского порта, освобожден от должности по подозрению в том, что сам сообщал англичанам эти сведения. Успокаивало то, что немцам не приходило в голову, что мы можем читать их радиограммы.
