Не знаю отчего — то ли от добрых слов Туманова, то ли потому, что приступ прошёл, но жене полегчало. Пока Василий Александрович беседовал с Лидой, я быстро написал записку и незаметно положил в правый карман её жакета:
Лидия Алексеевна Борина. Её муж, К. А. Борин, работает бригадиром полеводческой бригады в колхозе имени Максима Горького, в станице Шкуринской, Кущевского района Азово-Черноморского края.
Пусть на всякий случай лежит.
КОГДА В СТЕПИ «ПАХНЕТ БУЛКАМИ»
Семья уехала, и я каждый день справляюсь на почте, не поступала ли телеграмма с пути.
— Нет, не поступала, — сочувственно качает головой телеграфистка. — Потерпите денёк, завтра уж непременно придёт. И не беспокойтесь, почтальон Дуся в собственные руки вам передаст.
Проходила неделя, другая, а от Лиды ни телеграммы, ни письма. Хотя бы два слова получить: «Доехала благополучно».
Я сетовал на Лиду, на её беспечность, но больше всего винил себя. Как мог я отправить её, больную, с детьми! Не легкомыслием ли было полагаться на помощь случайных попутчиков?
«Может быть, почта виновата, — тут же перебивал я себя. — Завалялось письмо где-нибудь при сортировке или заслали куда не по адресу». И я снова и снова бежал на почту. Томительное ожидание казалось вечностью.
Но вот наконец пришла желанная весточка. Лида писала, что добралась благополучно, дети здоровы и сама она теперь чувствует себя значительно лучше.
Тем временем фронт уборки подошёл к самой Шкуринской. Выйдешь утром в степь, вдохнёшь поглубже прохладный с ночи воздух и чувствуешь — пахнет булками.
Бригада Михаила Назаренки, чьи земли были расположены чуть повыше наших, начала раньше механизированную уборку. Её вёл комбайнёр Максим Безверхий. А нашей бригаде пришлось пустить в ход лобогрейки и косы.
Рядом, как бы подсмеиваясь над нами, шагал деловито комбайн. Завидно да и досадно смотреть на соседнее поле! Особенно огорчаются косари. Им, как и прежде, приходится работать в поте лица. На весь колхоз, на всю станицу — один комбайн.
Не было дня, чтобы я не побывал возле этой чудо-машины. С утра, расставив людей, бегу к комбайну.
Смотрю и диву даюсь, до чего же красиво эта умная машина могучей грудью врезается в шумящее пшеничное море, какими ровными волнами ложатся срезанные колосья на полотняный транспортёр, передающий хлебную массу сначала в приёмную камеру, а затем в молотилку, и как потом отдельными потоками выходят зерно, мякина, сбойна и солома.
Поток зерна движется по решету от первой ко второй очистке и с помощью шнеков и элеваторов направляется в бункер. И бункер этот — не ящик, а целый ларь, до восьмидесяти пудов хлеба вмещает.
Комбайн, без преувеличения, работал в сто рук: косил, молотил, отвеивал полову, подавал чистое зерно в бункер, оставляя после себя на поле аккуратно срезанную стерню да большие кучи соломы.
Уже предвидя мой обычный вопрос: «Когда же к нам?» — Безверхий ещё издали крикнул мне:
— К вечеру кончим. А завтра поутру у тебя начнём.
— Завтра? — не веря такой радости, переспросил я.
— Да, завтра, — подтвердил Максим. — Я своему слову хозяин.
У нас в стране трудно найти человека моих лет, на судьбе которого не отразилась бы молодая биография моей Родины, колхозный строй, первые, довоенные пятилетки. С приходом в деревню новых машин в совхозах и колхозах появились даже новые, механизаторские профессии — трактористы, комбайнёры, шофёры, электрики. Прежняя деревня и понятия не имела о них.
С коня на комбайн пересел и Максим Безверхий. С малых лет он привык ценить лошадь: холил, растил жеребят, участвовал в скачках, слыл добрым джигитом. Когда в Шкуринской был создан колхоз, Безверхий недолго колебался: свёз на общественный двор сельскохозяйственный инвентарь, семена для посева. Вот только с конём не легко было расстаться. Но Максим сам ратовал за артель, поэтому, как ни жаль ему было, отвёл на колхозную конюшню своего любимца — буланого. Он и здесь не забывал четвероногого друга. В часы, когда станица погружалась в сон, Безверхий шёл на колхозный конный двор, гладил коня, обнимая за шею, давал ему любимое лакомство: кусочки хлеба и сахара.
— Ну, как тебе, дружок, живётся на новой квартире? — нежно спрашивал он буланого.
Конь взмахивал хвостом, весело ржал. Видать, хотел успокоить старого друга: хорошо живётся.
Первое время Безверхий никому не доверял буланого, сам на нём пахал, сам сеял. А потом им пришлось расстаться. Буланого колхоз сдал в Красную Армию, а Максим уехал в школу механизаторов.
Машину Максим изучал не по плакатам и книгам, а в натуре. При этом он любил заглядывать в «серединку» трактора, чтобы знать, какую службу несёт каждая деталь, отчего у машины начинают дрожать все её «внутренности» и почему она иногда «чихает».
Разобрал машину за два-три часа, а собирал пять дней: ломал голову над тем, куда пристроить «лишние детали», разные шпонки, болтики. Повозился — и пристроил. А через неделю снова заглянул в «серединку», но на этот раз трактор был собран за день.
Когда из Запорожья в Шкуринскую поступил первый комбайн, Максима перевели с трактора на главную уборочную машину. Он быстро освоил её и, сделав за сезон две нормы, занял первое место в МТС.
Безверхий сдержал слово: утром, в точно назначенный час, прибыл в нашу бригаду.
— С какого участка начнём? — спросил он.
— Ну конечно, с лучшего, где по парам сеяли. Там, пожалуй, несмотря на засуху, центнеров пятнадцать с гектара возьмём, — ответил я, обрадованный приездом комбайнёра.
Начал Безверхий хорошо. В первый день убрал восемь гектаров, на второй довёл выработку до десяти, а на третий чуть было не «сел на мель».
Бледный, взволнованный, прибегает он в полдень на бригадный стан.
— Что случилось, Максим? — спрашиваю, его.
— Выручай, бригадир, лошадь нужна. Вал шнека прогнулся, в мастерскую везти надо.
— Можно и здесь, в поле., поправить, — ответил я. — Давай сначала посмотрим, что за поломка.
Я запряг лошадь и вместе с Безверхим направился к притихшему комбайну.
— Эх! — поскрёб затылок Максим. — Считай, пропал уборочный день. Теперь Агеев «даст мне прикурить», Наверняка обгонит.
Степан Агеев, комбайнёр Армавирской МТС, держал первенство по краю. Оно закрепилось за ним с первого сезона работы на комбайне.
— Не обгонит, — пытался я успокоить Безверхого. — Чем можем — поможем. Попробуем без токарного станка вал выправить. Есть у тебя кусок доски и молоток?
