Ханс Аксель, из старинного дворянского дома Ферзенов, родился в один год с дофиной. Семья изначально имела настолько большой вес при дворе, что отец Ферзена, фельдмаршал Фредрик Аксель, самый богатый и влиятельный человек в Швеции, мог позволить себе отказать брату шведского короля, просившего руки Софи, младшей сестры Ханса Акселя. В 1770 году юный Ферзен, впервые покинув Швецию, отправился продолжать образование в Европе. Тогда же он начал вести дневник (journal intime), куда записывал события вплоть до 1808 года; часть записей (между 1776 и 1791) после бегства королевской семьи была уничтожена французским другом Ферзена. Лакуна отчасти восполняется письмами Ферзена к Софи, от которой у него не было тайн, и записными книжками (livre de correspondence), где с 1783 года Ферзен с присущей ему педантичностью отмечал написанные и полученные им письма, а иногда даже излагал краткое их содержание. Изучая поистине необъятный архив Ферзена, шведская исследовательница Альма Сьёдерхельм пришла к выводу, что в личной переписке граф для конспирации именовал Марию Антуанетту Жозефиной, а она его — Риньоном (Rignon). Письма к Жозефине не найдены, но из пометок в записных книжках можно сделать вывод, что в них были и политика, и размышления о жизни, и планы на будущее. Возможно, именно эти письма сжег внучатый племянник Ферзена барон Клинковстрём, опубликовавший переписку своего знаменитого родственника в приемлемом для него самого объеме. Уничтожив ряд документов и вымарав часть строк из писем, он, возможно, пожелал скрыть информацию, нежелательную для реноме семьи. Но сокрытое зачастую более красноречиво, чем лежащее на поверхности. Полагают, уничтожению подверглись письма, свидетельствовавшие, что роман Ферзена и Марии Антуанетты из стадии возвышенной перешел в стадию земную, что давало недругам королевы право обвинять ее в адюльтере. Все же, по мнению Альмы Сьёдерхельм, «когда мы на основании документов пытаемся понять, что связывало этих двух людей, следует соблюдать особую осмотрительность». Мы никогда доподлинно не узнаем, какими словами поверяли они друг другу свою любовь, остался ли Ферзен романтическим рыцарем своей дамы, или же Мария Антуанетта подарила ему свою нерастраченную страсть. История любви Рыцаря к Прекрасной Даме должна быть чуточку загадочной.
Путешествуя по Европе, Ферзен изучал языки, математику, философию и военное искусство. Молодой швед был чудо как хорош собою: высокий, стройный, с тонкими чертами лица, густыми «соболиными» бровями и темными глазами, чей пронзительный, чуточку меланхоличный взгляд буквально околдовывал и девиц, и дам. Настоящий герой романа, истинный джентльмен, образцовый кавалер — как только его не называли. 15 ноября 1773 года восемнадцатилетний красавец прибыл в Париж, а через несколько дней шведский посол граф Кройц представил его ко двору, где он, без сомнения, увидел Марию Антуанетту. Обратила ли она на него внимание? Возможно, нет, ибо в то время она могла смотреть в другую сторону или шептаться с подружкой. Во всяком случае, ни один из них об этом дне не вспоминает.
В Париже графу жилось прекрасно: он посещал занятия физикой и естественными науками в Сорбонне, ходил в театры и, покровительствуемый Кройцем, знакомился с французским двором. Вспоминал ли юный швед об очаровательной дофине? Вряд ли, ведь из Парижа ему предстояло отбыть в Англию, где проживала некая Кэтрин Лайел, которую отец Ферзена хотел увидеть женой сына. Вдобавок вскоре выпал снег, и Ферзен получил приглашение из Версаля на катание в санях; но заказанная им шуба запаздывала, что весьма его раздражало. В то время Ферзена, похоже, больше завораживал Париж и Версальский двор, нежели дофина. Когда в мае Ферзен уехал в Англию, Кройц писал Густаву III: «Юный граф Ферзен отбыл в Лондон. Из всех шведов, что побывали здесь за время моего пребывания, его лучше всех принимали в свете. Королевская семья отнеслась к нему особенно благосклонно. Невозможно вести себя более пристойно и разумно, чем он. С его красивым лицом, с его умом он просто не мог не преуспеть в обществе: и он преуспел». В Лондоне Ханс Аксель изучал английский и историю, не уставая удивляться различию в нравах между Францией и островным королевством; в конце концов он пришел к выводу, что ему больше по душе Франция. В Англии он «скучал как собака», оттуда отбыл в Берлин, и в декабре 1774 года вернулся домой. А Мария Антуанетта? Большинство биографов полагают, что в декабре 1774 года Амур выпустил две стрелы и обе попали в цель. Так ли это? В тот вечер, когда они разговорились на балу, оба были в масках, прикрывавших большую часть лица, кругом чадили свечи, мелькали ряженые, и Ферзен мог рассмотреть только белейшую прозрачную кожу, изящный изгиб шеи, плечи и маленькие ручки; затянутые в перчатки, они нервно теребили веер. Возможно, он разглядел и знаменитую выдающуюся вперед нижнюю губу. Голос, изящная фигура, грациозные движения — что в тот вечер произвело впечатление на избалованного женским вниманием Ферзена? Впечатлительную, сентиментальную, с нерастраченным жаром души Марию Антуанетту наверняка поразил глубокий звучный голос незнакомца, необычная мелодика его французской речи, не похожей на привычные стремительные переливы. Спокойствие и невозмутимость, кои средь шумного бала сохранял ее собеседник, придавали его облику ореол таинственности. Представленный двору, Ферзен получал приглашения и посещал придворные увеселения, и Мария Антуанетта наверняка узнала, что красавец швед и есть тот незнакомец, который целых полчаса разговаривал с ней в Опере. Стрела Амура вонзилась ей в сердце. Могло ли не случиться той встречи? Именно той, конечно, могло. Но не встретиться вовсе они бы не смогли. Отпрыск влиятельнейшего шведского рода, доверенное лицо короля Густава III, Ферзен так или иначе появился бы при Версальском дворе, а значит, не остался бы незамеченным.
* * *
Неумолимо надвигавшееся событие на время заслонило все прочие. 27 апреля Людовик XV заболел; его уложили в постель и собрали консилиум врачей. Вокруг больного хлопотали 14 медиков: шесть врачей, пять хирургов и три аптекаря. Когда пылающее лицо короля покрылось красными пятнами, сомнения рассеялись: у короля оспа. В нее долго не хотели верить, ибо считалось, что в детстве король переболел этой болезнью, и теперь она ему не страшна; сам больной был в этом уверен. Но действительность оказалась такова: Бурбоны оставались единственной королевской семьей в Европе, которая не ввела у себя оспопрививание. Переболевшая оспой в детстве, Мария Антуанетта хотела остаться подле короля, но узнав, что потом на 40 дней карантина будет разлучена с дофином, принялась упрашивать мужа отправиться к себе в апартаменты, находившиеся вдалеке от королевских. Порыв дофины вызывал восхищение у придворных.
