Ознакомительная версия.
Поезд встал. Мы все замерли в предчувствии исторической встречи. Но. проходит пять-десять минут, никого нет. Потом двери открываются, снимают с подножки маршала Устинова. Охрана впереди, сзади, сбоку. Устинов, Лигачев, Горшков, мы за ними. Прогуливаемся вдоль поезда. Устинов, улыбаясь, говорит: «Устал Леонид Ильич, соснул. Не будем будить, поедем потихоньку».
Мы, конечно, согласны. Хотя жаль. Ребята из ГБ вновь залезли в трубы, заняли другие стратегические точки. Поезд пошел. Горшков Л.А. пригласил Лигачева с членами бюро ОК отобедать. Зря, что ли, готовились. Но Лигачев отказался и, распугав всех тайгинских ворон, улетел на вертолете. Мы же, кемеровчане, хорошо выпили и закусили за здоровье нашего генсека в зале ожидания станции Тайга на Транссибирской железной дороге. В зале, где в начале нашего века чествовали членов монаршей семьи Романовых. Без всякой наглядной агитации.
Признаю бессмысленность спора на тему, какая профессия лучше. Все хороши и нужны. А профессионализм прекрасен в каждом деле. Детей ли лечить или варить сталь. Но простите, строитель все-таки особая профессия. Она касается всех. Создает основу и для врача, и для металлурга. Строители созидают города, автострады, порты, нефтяные прииски, шахты и мосты… Народ, который строит, не стареет. Стоит только прекратить строительство, начинается запустение и обветшание.
Беды строительства в советское время были во многом общими бедами социалистической системы хозяйствования. Научно-техническая отсталость. Недальновидная политика капитальных вложений. Направлялись они на новое строительство, а на обновление устаревших основных фондов средства не выделялись. Почему и достались нынешней России в наследство от социализма эти динозавры, дети первых пятилеток вроде Магнитки или Кузнецкого комбината.
Порочная система оплаты труда вела к низкой эффективности капитальных вложений, их омертвению. Чем дороже объект, тем он был выгоднее строителю социализма, поскольку зарплату он получал как фиксированный процент от общей стоимости строительно-монтажных работ. Помню, когда я начинал в 1960 году, был такой случай. Размечаем мы с бригадиром Василиусом пробки фундамента под компрессор. Вдвоем. Только воробьи под крышей недостроенного корпуса. Он мне и говорит тихо, с прибалтийском акцентом: «Вадим, будешь делать нам по сорок рублей в день – будешь хорошо жить. Две зарплаты будешь получать». Я опешил и отверг это предложение. С негодованием. Василиус замолчал, надулся.
И так случилось, что примерно через два-три месяца закрыл я наряды его бригаде на очень небольшую сумму. Так сработали. Приписывать не хотел. Утром прихожу, все на месте, а бригады Василиуса нет. Никто не знает, где она. Потом звонят из треста, чтобы я срочно ехал в райком партии. Приезжаю. Гляжу, вся бригада там, у секретаря райкома. Что тут началось, какой шум поднялся. «Как жить? Аванс не отработали. Чем детей кормить?»
Все справедливо. Я говорю: «Каждому по труду… Сколько заработали, столько получите. Скажите, разве я что-нибудь не записал вам?» Шум начинается снова. После этого секретарь райкома говорит: «Вот что, молодой человек, вы что, с Луны свалились? Не знаете политики партии? Рабоче-крестьянское государство вас учило, чтобы вы рабочий класс по миру пустили? Это ваша прямая обязанность – организовать бригадам высокопроизводительный труд! Ничего не хочу слышать! Чтобы немедленно все решили, чтобы люди были довольны!»
Не буду врать: не спорил я с ним. Людям действительно жить надо, детей кормить. Государство-то их, то есть наше, рабоче-крестьянское. А партия – наш рулевой. Раз говорит, значит, так надо. Как же жить без зарплаты? Это в нынешнее время как-то живут без зарплаты, и никакую партию, никакое правительство это не волнует. Рабочие сами по себе, власть сама по себе. Тогда, по большому счету, тоже так было, но не до такой же степени.
А вообще-то строители наши и были и есть большие мастера своего дела. Я не говорю о халтуре и браке, которых везде больше, чем можно представить. Работать могут, если захотят. Что у нас было? Отсталые технологии, неэффективные материалы, примитивный инструмент, а делали, когда надо было, когда хотели, прекрасно. Могли работать. С иностранными специалистами: японцами, немцами, чехами – немало приходилось объектов строить. Но рабочие, монтажники всегда были наши, и всегда иностранцы удивлялись смекалке и мастерству российских работяг.
Проработал я с ними непосредственно строителем без малого тринадцать лет. Все было: и рекорды, и аварии, и награды, и выговоры, даже на скамье подсудимых пришлось посидеть. Школа это большая. Школа отношений между людьми, организации сложных систем, управления коллективами. Я не жалею об этом времени, оно не было напрасным. Все, что мы построили, все осталось, все может приносить пользу стране и людям. Другое дело, как этим потенциалом распоряжаются сейчас новые хозяева. Это большой вопрос, но он не к вчерашним строителям.
У страны, которая не строит, не может быть будущего. Может быть, смысл жизни не в любви, а в творчестве созидания?
Наверное, и сейчас кто-то учится на инженера-строителя. По нынешним временам это просто герои. Пока есть студенты, пока есть Сибстрин, страна будет жить.
Глава 5
Дежурный по апрелю
Кто лишает себя иллюзий, тот остается нагим.
А. Граф
Весьма несложная на первый взгляд история КПСС – на самом деле трудная задача для профессиональных политологов. Она еще ждет своего часа. Я бы хотел сосредоточиться на своей эволюции в КПСС, на своей работе в партии. Самая большая трудность – не допустить привнесения сегодняшних оценок в прошлое. Не впасть в диссидентство, которым я никогда не страдал. Это, конечно, не только моя проблема. Многие сейчас при каждом удобном случае спешат поведать миру, что всегда «держали фигу в кармане». Были гонимы, были «невыездными» в силу своих мало кому известных антикоммунистических убеждений. Я не имел разногласий с партией вплоть до ее последних перестроечных лет. Никогда не был антикоммунистом и не являюсь им сейчас. Но я изменил свои взгляды на коммунизм и с сожалением признаю его крах как идеологии.
Почему и как это произошло, и надо понять. Это непросто. Комфортно себя чувствует тот, кто не менял убеждений. Был антикоммунистом, когда это было опасно, и остался им сейчас. Был коммунистом в советское время и продолжает верить в коммунизм после его провала. Таким людям всегда все ясно, они страшно горды, что убеждений своих никогда не меняют. Однако таких немного. Большинство все-таки размышляет, сомневается, передумывает, отказывается от прежних, казалось бы, непреложных истин, приходит к новым. В этом жизнь. Трудно сказать, что лучше: жить и сомневаться или жить без сомнений.
Ознакомительная версия.
