Есть ли в мире что-то, что движется медленнее шестерней канцелярской машины? Черчилль соглашается с вооружением евреев Палестины в 1940 году, а Еврейская бригада сформирована лишь через четыре года! И это в условиях войны!
В 1942 году Рузвельт приглашает Вейцмана в США для работы над проблемой синтетического каучука. В Америке Вейцман работает успешно. Вот как оценил его работу вице-президент Уоллес: «Мир никогда не узнает, какой значительный вклад внес доктор Вейцман в успешное осуществление программы синтетического каучука в то время, когда эта программа зашла в тупик и продвигалась чрезвычайно медленно».
Между тем, тревожные новости поступали с Востока — Роммель приближался к Египту. Вот что пишет в своих воспоминаниях Вейцман. «Чего могли ожидать палестинские евреи от Роммеля после всего, что произошло с еврейскими общинами в покоренной Европе? В те дни, когда исход войны в Африке висел на волоске и прилагались все усилия, чтобы побудить Америку послать туда как можно больше танков и самолетов, я тоже внес в эти старания свою скромную лепту. Генри Моргентау представил меня генералу Маршаллу, и я объяснил тому, что ожидает Британию, если она не получит вовремя необходимое ей оружие. Маршалл выслушал меня внимательно и серьезно, почти не делая замечаний, внес в блокнот несколько пометок и поблагодарил за информацию. История о том, как американские боеприпасы были переброшены через Атлантический океан в Африку, как они поспели в самую последнюю минуту и как повернули ход войны, пересказывалась много раз. Но, пожалуй, никто не помнит этих мучительно напряженных дней лучше, чем палестинские евреи, для которых их почти чудесное спасение до сих пор звучит отголоском библейских рассказов о победе над Санхеривом{11}[14], уже стоявшим у врат Иерусалима.»
В последние годы войны, по мере того, как становился известным масштаб трагедии европейского еврейства, нарастало отчаяние. Это была не только трагедия боли — это была трагедия предательства. Сотни тысяч можно было бы спасти. Вейцман говорит: «я напоминаю об этом не для того, чтобы обвинять: наша трагедия слишком велика для сведения счетов. Я просто хочу быть понятым. Как и во всех человеческих трагедиях, мысль о том, что все могло быть по-другому, если бы меры были приняты вовремя, делает горечь нестерпимой.»
Но и послевоенное время стало временем разочарования для евреев. Помощь обещали и Рузвельт, и Черчилль. Война кончилась, прошла Ялтинская конференция, но ничего так и не было решено. В июле в Великобритании прошли выборы, к власти пришли лейбористы, которые всегда одобряли создание еврейского Национального очага. Но теперь правительство отказалось от своих обещаний. Американцы в мягкой форме предложили англичанам впустить в Палестину сто тысяч евреев. Англичане спокойно проигнорировали это предложение.
На Двадцать втором сионистском конгрессе евреи решили бороться с Англией. Вейцман опять выступил против этой идеи, и конгресс выразил ему недоверие. Ну что ж? Он вернулся в Палестину, стал заниматься наукой и устройством нового научного института — будущего Института имени Вейцмана. В своих воспоминаниях он подробно рассказывает о создании института, и видно, что для него эта деятельность столь же важна, как и сионизм. И то сказать он, с его историческим мышлением, видимо, понимал, что Национальный очаг по существу уже создан. Понимание того, что именно сделано — редкое свойство человека.
Между тем, события идут своим чередом. Великобритания предоставляет решение палестинской проблемы ООН. Учреждается Специальный комитет по Палестине, он предлагает раздел страны на два государства. Вейцман выступает перед этим комитетом. Опять, как и всю жизнь, он разъясняет и убеждает. Он делает это не менее эффективно, чем всегда. В последний момент, когда от будущей территории хотят отрезать Негев и Акабу, он отправляется к Трумэну и — о чудо — ему удается склонить его на свою сторону. Но после того, как ООН приняла свое решение, Англия начала — и небезуспешно — саботировать его. Она отдала евреев на расправу арабам; Америка наложила эмбарго на поставку оружия в Палестину. Гибель ишува, казалось, была неминуема. Евреям предлагают «опеку». И тут Вейцман занимает принципиальную позицию — соблюдайте же свои собственные решения! Это чем-то похоже на героизм диссидентов в СССР — «соблюдайте свои законы!». Вот что пишет Вейцман.
«Мне было ясно, что любое отступление будет роковым. Наш единственный шанс — сейчас, как и в прошлом — состоял в том, чтобы ставить мир перед „свершившимся фактом“ и двигаться дальше. Независимость не даруют; она должна быть завоевана; а будучи завоевана, она нуждается в защите. Что же касается Соединенных Штатов, то я был уверен, что многие из тех, кто сегодня советует нам отказаться от независимости, будут уважать нас куда больше, если мы не последуем их совету. Я был убежден, что как только мы возьмем свою судьбу в собственные руки и провозгласим Республику, американский народ будет приветствовать нашу решимость и не преминет увидеть в нашей борьбе за независимость повторение той борьбы, которую он сам вел 175 лет назад. Я был убежден в этом настолько, что в то самое время, когда американская делегация на Генеральной Ассамблее ООН продолжала возражать против провозглашения нашей независимости, я уже начал подготавливать почву для будущего признания Соединенными Штатами еврейского государства.»
Вейцман пишет письмо Трумэну. Он предлагает, чтобы США признали Государство Израиль. И это происходит!
* * *
Хаиму Вейцману повезло. Он увидел свои мечты реализованными — и Государство, и Университет. Он даже стал президентом этого государства, но это было — по меркам того времени, тех событий, тех людей — уже не столь важным.
В своих воспоминаниях доктор Хаим Вейцман, президент, пишет: «Бен-Гурион не стал скрывать расхождений, разделявших нас в предшествующие годы. Но закончил свое выступление словами: „Я не уверен, что доктору Вейцману так уж нужно это президентство, но президентство доктора Вейцмана морально необходимо Государству Израиль“. Я позволил себе процитировать эти слова, рискуя быть обвиненным в нескромности, только из желания подчеркнуть то единство цепей, которое по сути своей характерно для нашего движения при всем множестве существующих в нем разногласий. Не стану отрицать того, что эго избрание наполнило меня чувством глубокой гордости и смирения».
* * *
Когда размышляешь над судьбой и делами этого человека, и вдруг случайно обращаешь взгляд на сегодняшний экран или в газету, даже не хочется смеяться. Сколько сил тратят иные люди на то, чтобы занять тот или иной пост, в какое посмешище они при этом превращаются, как все это безумно уродливо…
