On A Friday несомненно приходилось считаться с тем, что слушатели пока не готовы воспринимать звук, приближенный к гранжу. Еще в то время, когда Том учился в университете, они продвигались именно в эту сторону. Но сами они любили музыку разного рода, и их пристрастия нашли выражение в том, что они играли. С самого начала внутри группы были заметны отчетливые различия.
В противовес мнению Ричарда Хейнеса, Найджел Пауэлл утверждает: «У меня сложилось впечатление, что между членами группы существовало напряжение. Эд и Колин любили довольно прямолинейные и очевидные вещи, в то время как Том и Джонни предпочитали нечто более маргинальное». Но им пришлось научиться жить с этими различиями, в особенности в течение примерно года, который они провели вместе. «Это напоминало кошмарную версию The Monkees, — как-то раз сказал Колин. — Никому бы такого не пожелал».
Участники группы в любое время заходили друг к другу, они порой даже жили у товарищей. Одно лето Том спал на полу, потому что совершенно поиздержался. Он потратил все деньги на свою работу диджея, точнее, на покупку записей.
«Он все спустил на паршивые записи, — рассказывает Колин. — Он и сам признавал это. У него была наихудшая коллекция пластинок... Думаю, он гнался за числом, а не за качеством. Так что в итоге он оказался на полу в моей квартире!»
По большей части один дом делили Фил, Эд и Колин (Колин называл их компанию «практичной троицей»), но Джонни тоже иногда жил с ними, а Найджел вспоминает, что Фил вскоре съехал, потому что «стал слишком зрелым, чтобы так вот болтаться со всеми».
Как и во всех случаях подобного общежития, между соседями возникали некоторые конфликты. Найджел помнит первые дни: им удавалось справляться с большими проблемами, но постоянно возникали пререкания из-за банальных пустяков. «Я вспоминаю, что время от времени все внезапно шло не так и атмосфера становилась по-настоящему тяжелой, причем без особых причин, — рассказывает он. — Это было как в частной школе: кто-то извиняется недостаточно быстро за то, что разлил чью-то выпивку, ну или вроде того. Мелочи. Но вдруг никто не разговаривает друг с другом».
Как-то раз Фил пришел домой впервые за несколько недель и обнаружил, что Колин съел весь его мед, и, как впоследствии утверждал Колин, впал в ярость... Так они и жили. Если участники группы не репетировали и не сочиняли песни, они по большей части игнорировали друг друга, однако, несмотря на нищенское существование, это была весьма творческая среда. Прежняя обитательница дома вроде бы умерла прямо здесь, и ребята развлекались, сочиняя истории о том, что именно могло с ней случиться. Однажды они нашли за диваном кусок недоеденного свиного пирога, и, «будучи полными психами, — как заявил Колин в интервью «Select», — мы убедили себя, что она подавилась именно этим куском».
Опыт совместного проживания некоторым образом оказался полезным в последующих долгих турах, но участники группы приобрели и некоторые дурные привычки. Вместо того чтобы разрешить конфликт, когда атмосфера накалялась, один или двое из них просто уходили из дома. Может, именно поэтому Фил, вместо того чтобы снимать комнату в доме, предпочитал почти никогда не бывать там.
Том обладал особым талантом на широкие жесты, что выделяло его среди других участников группы. Говорят, он был невероятно чувствительным, вероятно, даже сверх меры, но Найджел Пауэлл считает это лишь полуправдой.
«Отчасти так оно и было, — сказал он. — Но в то же время Тому нравились драматические ситуации, что представляет собой плохое сочетание. Он был по-настоящему чувствительным как личность, но иногда ему нравилось, что дела идут чрезвычайно напряженно, и при желании он всегда мог добавить драматизма. Не могу сказать, что он был просто сверхчувствительным, потому что иногда серьезные события совершенно выбивали его из колеи».
Например, никто из группы особо не беспокоился по поводу растущей популярности On A Friday и коммерческого интереса к ней. Для Тома, в частности, было очевидно, что они станут успешной группой. А как же иначе? Ведь больше Том ничем всерьез не занимался. Вернувшись в Оксфорд, он какое-то время поработал в архитектурном бюро, но у него не было никакого серьезного альтернативного плана, кроме занятий музыкой. Каждую свободную минуту он посвящал написанию песен, репетициям или концертам. Большинство вечеров они проводили в репетиционной студии «Cold Room» на фруктовой ферме возле Оксфорда и часами практиковались. По соседству репетировали и другие местные группы, например The Candyskins.
«Мы были в одной комнате, а они в другой, а потом мы устраивали перерыв, сидели и болтали, разговаривали о музыке и о том, что с нами станется, — рассказывает Марк Коуп. — Не было никакого напряга, мы просто тре пались и строили планы».
Постепенно они стали давать концерты все дальше от дома, в три часа утра возвращаясь на студию «Cold Room», чтобы оставить там аппаратуру. Казалось, все идет своим чередом. Не было такого момента, когда все мгновенно превратилось бы из детского увлечения в призвание. В 1991 году они продолжали заниматься тем же, что делали с подросткового возраста. Только теперь они играли намного чаще. Правда, концерты проходили с переменным успехом. На одном из выступлений, в нескольких милях от Бэнбери, к финалу в зале остался лишь один человек — по словам Джонни, некий тип, напоминавший обликом Ноэля Кауарда; якобы он сказал Тому: «Ты был прекрасен, дорогуша, ты играл на гитаре так, словно это твой пенис».
В Оксфорде круг их фанатов рос, хотя и очень-очень медленно. По большей части он состоял из участников других музыкальных групп, но постепенно они вовлекали все больше своих друзей и знакомых. «Не было ни малейшего шанса на внезапный прорыв, чтобы вдруг раз — и попасть в десятку, — говорит Найджел. — У них был собственный темп. В чем еще они были хороши, все пятеро, так это в реакции: „Круто, еще один концерт!" Иногда они с легкостью преодолевали стрессовые ситуации, а в другой раз выглядели полными тупицами, так что окружающие просто в осадок выпадали. Но тот факт, что на их концерты приходит все больше народу, совершенно их не напрягал».
Не напрягло их и приглашение Криса сделать запись на студии «Courtyard» после концерта, который они дали в «Иерихоне». Речь в очередной раз шла всего лишь о демо-записи, но она поддержала их уверенность в себе. Они перезаписали многие песни с пасхальной демо-версии 1990 года — на этот раз без медных инструментов — и дали некоторым из них новые названия. Позднее в том же году они вернулись на студию, чтобы сделать более профессиональную демо-запись, получившую известность как «Manic Hedgehog» (так назывался магазин, где она продавалась). Это первая запись, безошибочно узнаваемая по стилю для всех поклонников Radiohead. Композиция «I Can't» максимально приближена по звучанию к направлению «шугейзинг» с его неровным гитарным ритмом, а голос Тома полон необычного придыхания. Другая песня «Nothing Touches Ме» впечатляет еще больше. Она рассказывает историю художника, заключенного в тюрьму за жестокое обращение с детьми, запертого в одиночке и непрерывно рисующего. Том сказал как-то раз: «Она про то, как можно изолировать себя настолько, что однажды обнаруживаешь, что у тебя не осталось друзей и никто больше не разговаривает с тобой».
