– Это, если увижу, – наслаждается непонятливостью своих подчиненных и собственным остроумием «воспитатель».
Больше всего старшина любил игру «похороны окурка». Он обшаривал всю казарму, пока не находил где-нибудь окурок. Тогда по тревоге выстраивалась рота. Впереди роты шесть человек с вытянутым полотенцем, на которое «чистюля-старшина» укладывал окурок. За ними группа с несколькими лопатами и вся рота. Привычным марш-броском (200 метров бегом,100 метров шагом), по знакомому маршруту Вольск--Привольск, процессия прибывала к месту основного действия, где без отдыха, передавая лопаты друг другу, выкапывалась огромная яма, куда укладывался окурок, и по всем правилам захоронения засыпался землей. После этой траурной процедуры «блюститель порядка» произносил речь о том, что теперь окурок уже не сможет появиться на территории казармы, поскольку мы проводили его в последний путь. Церемония заканчивалась так же, как и тактические занятия, ибо фантазия старшины была весьма ограничена.
Близок к старшине по своему интеллектуальному развитию был комвзвода лейтенант Костенко, по прозвищу «Гадкий утенок». Увольнительная для солдата - единственная радость, и время увольнения ценится на вес золота. Лейтенант Костенко выстраивал увольняемых и долго рассматривал, словно покрытые лаком, сапоги, начищенные до золотого блеска пуговицы, сверкающие белизной подворотнички. Не найдя к чему придраться, он начинал нудную лекцию о том, как подобает вести себя солдату в увольнении. – Вы не только не должны позорить чести мундира советского воина, но и подавать пример гражданскому населению, – начинал этот садистский инструктаж новоиспеченный Макаренко. – Вот помню, как-то раз в очередь за билетами в кино пытается бочком влезть какая-то стерва. Я ей вежливо говорю, что вас, гражданочка, здесь и близко не было. А она мне, понимаете, в лицо: «не гавкай»! Ты что, говорю, баба, белены объелась? Я гавкать не могу, поскольку не собака, а советский офицер, да ещё в форме. Все засмеялись, а она пристыженная ушла. Вот вам пример культурного поведения. – Так Вы, наверное, университет закончили? – говорит с издевкой курсант Лившиц. – Разговорчики в строю! – рявкнул лейтенант. – И нечего острить! Дело не в университетах, а в уме и надлежащем самовоспитании. Все свободны, а Лившиц пусть останется, я ещё с ним побеседую.
Конечно, не все офицеры были таковыми. Командира батальона майора Сулейменова любили все солдаты. Ротный, капитан Казачанский, был ушлый, но умный мужик. Уже позже, в авиационном полку, я повстречался с интересными и достойными людьми. Прекрасным примером подлинного благородства были замполит полка подполковник Шаманин, командир эскадрильи майор Головко, начфиз капитан Теленков. Всегда с теплотой вспоминаю комдива - генерала Корзиникова, человека высокой культуры и необыкновенной доброты, командира полка, героя Советского Союза гвардии полковника Самсонова и много других.
Через некоторое время, уже после принятия присяги, я, как руководитель батальонной самодеятельности, имел ряд льгот и свобод. Да и привыкание к условиям службы облегчало моё существование. В августе месяце 1951 года я узнал о рождении дочери и очень переживал, что не могу послать домой хоть какой-нибудь подарок. Мы, курсанты школы, имели «оклад» 50 рублей в месяц, но, как сознательный комсомолец, я подписался на заем на 400 рублей. У меня удерживали 40 рублей ежемесячно, так что хватало только на конверты и марки. Но вот, в первом же тираже этого займа я выиграл 500 рублей и отправился в магазин за подарками всем домашним. Дочке я купил, не понимая, что это подарок не для грудного ребенка, прекрасную куклу, которая при повороте очень звучно выговаривала «мама». В помещении столярной мастерской я сделал фанерную упаковку и уложил все подарки. Но когда я выходил из части, чтобы отправить посылку, часовой потребовал открыть ящик, поскольку при повороте там что-то запищало. То же самое произошло и на почте при взвешивании. Дело кончилось тем, что от всех вскрытий повредили у куклы головку, и я очень переживал, что дочка плохо к этому отнесется. Вступив в брак ещё совсем в юном возрасте, я слишком многого не знал. Мне казалось, что моя двух или трехмесячная дочка всё понимает и, что она уже совсем большая.
Учился я, как всегда, хорошо и кончил школу авиационных механиков с отличием. Это мне давало право выбора места дальнейшей службы из предложенных штабу школы городов, куда требовались механики на штурмовики ИЛ-10. Я выбрал Одессу, поближе к дому, и, кроме того, там жила тетя с семьёй. Но в Одессе мне долго служить не довелось. Нашу часть перебазировали на станцию Подгородная Николаевской области.
Здесь меня посетил мамин младший брат дядя Сёма. Ему, инвалиду войны, это было не просто, хотя жил он в Кировограде, не очень далеко от места моей службы. Соломон Яковлевич Агинский, профессиональный инженер связи и скрипач-любитель, ушел на фронт в первые дни войны как лейтенант запаса. До самого её конца все время на передовой, обеспечивая связь в тяжелейших условиях. Вернулся живым, но нельзя сказать невредимым. Он рассказывал, что при форсировании Днепра переплывал реку девять раз, но рвавшиеся рядом в воде снаряды обходили его стороной. Скрипка была с ним почти всю войну, но под конец ей не удалось спрятаться от бомбы. В одном немецком городе старшина сумел достать ему новую скрипку. Но этот инструмент оказался изготовленным каким-то знаменитым итальянцем и представлял собой музейную ценность. Дядя немедленно сообщил об этом в политотдел армии. Прислали эксперта и скрипку забрали, заменив её другой, сделанной современным мастером. Она служила ему до конца дней, как напоминание о тяжелых годах войны и фронтовых друзьях, любивших в редкие часы слушать её голос.
ТЫ ПОМНИШЬ, ТОВАРИЩ, КАК ВМЕСТЕ...
За время службы в школе я значительно окреп и поправился. В часть я прибыл уже бывалым воином в звании сержанта. И хотя мне пришлось служить с ребятами, прошедшими фронт и чувствовавшими себя «дедами», я в обиду себя не давал, а вскоре стал довольно авторитетным человеком среди не только срочно-служащих, но и офицеров, как руководитель полковой самодеятельности.
В полку я подружился с начфизом и начал заниматься спортом в секции фехтования. С его же помощью много стрелял из пистолета ТТ в тире. Я был исполнительным и дисциплинированным воином. За время службы не имел ни одного взыскания. Но однажды чуть было его не получил. Восьмого марта 1953 года я был в наряде в качестве заместителя начальника караула. Около двенадцати часов дня начальник караула лейтенант Бахарев решил пойти в столовую, ровно в двенадцать начались траурные гудки по случаю похорон Сталина. Я поднял караул « в ружьё» и приказал дать залп в память об Иосифе Виссарионовиче. Лейтенант, не успев дойти до столовой и услышав выстрелы, бегом вернулся в караульное помещение. Я ему доложил о моём приказе. Болван -- разошелся начальник караула, – а кто будет отчитываться за патроны? Пять суток ареста!..
