— Пригласим Лешку с Барбарой в какой-нибудь ресторан, посидим в кругу семьи — и все.
— Ты действительно не хочешь видеть на своем юбилее никого из близких?
— Лилечка, по — настоящему близких осталось уже мало. «Иных уж нет, а те далече»…
Но Лиля решила доставить ему удовольствие и по секрету написала Моне Генделю и Саше Фисатову в Москву. Она не приглашала их на юбилей, деликатно спрашивала: не захотят ли они приехать? Оба обрадованно ответили, что приехали бы с удовольствием.
За несколько дней до юбилея неожиданно для Алеши позвонил Моня и бодро выпалил:
— Старик! Мы решили отметить твой юбилей с тобой. Встречай нас послезавтра в аэропорту. Тебе не надо думать о нашем устройстве, я все заказал: и лимузин из аэропорта, и номера в отеле «Плаза». Я прилетаю с Риммой и с моей дочерью. Ей уже двадцать пять, она окончила университет и теперь живет у нас. А еще с нами прилетает Саша Фисатов с внучкой Надюшей. Его внучке уже восемнадцать, хорошая девка. Она оканчивает школу и хочет повидать Америку. После юбилея мы все отправимся отдыхать во Флориду. Да! Мы везем тебе подарок от Авочки. Она очень слаба, оставлять ее одну нельзя. Александра остается ухаживать за ней. До встречи!
Алеша поспешил на кухню:
— Лиличка, неожиданная радость — Моня и Саша завтра прилетают с семьями.
— Да что ты говоришь!
Но удивление получилось неестественное, и Алеша прищурился:
— Лилька, это твоя затея? Не хитри, признавайся.
— Никакая не моя. Наверное, они сами решили, — но интонация опять не получилась, Лиля не выдержала и рассмеялась.
— Ах ты врунья! Спасибо тебе, — он обнял ее и поинтересовался: — А что на обед?
* * *
Моня распоряжался в отеле «Плаза» как у себя дома. Они вселились в большой трехкомнатный номер «люкс», у Саши с Надюшей был номер рядом, из двух комнат. В гостиную Мони внесли багаж, один чемодан был особенно большой. Лиля подумала: «Неужели Римка притащила с собой все свои туалеты?»
Моня заказал напитки и закуски:
— Посидим, поговорим своим кругом. Помнишь, Лилька, как перед отъездом в Америку ты жаловалась мне: «В Москве чемоданов нет»? Я достал тебе то, что надо. Тут у меня особый чемодан, а в нем тоже что-то особое.
В чемодане лежало старое потертое кавалерийское седло Павла Берга.
— Авочка очень просила передать Алеше и тебе в подарок. Говорила: «Я умру, и никому это седло не будет ничего рассказывать, а Алешеньке с Лилей оно останется на радость, как память».
Лиля трогала седло и заливалась слезами:
— Папино седло… седло командира полка…
У Алеши тоже стояли в глазах слезы:
— Вернулось ко мне седло Павлика… Ну, Монька, такое чудо только ты можешь сотворить.
Августа прислала написанное дрожащим почерком письмо — поздравление, ордена своих двух мужей и подборку рукописей детских стихов Алеши, перевязанную лентой. Было видно, что Августа собралась прощаться. Надюша говорила о ней с большой любовью:
— Она старенькая и слабенькая, но такая чудесная, добрая, умная. Я ее очень люблю.
Девушки пошли погулять по Пятой авеню, Римма разговорилась с Лилей в спальне, а 80–летний Саша говорил Алеше:
— Мне обязательно надо связаться с моим давним спасителем — писателем Куртом Воннегутом. Это он спас меня в феврале 1945 года в Дрездене, когда меня собрались вешать гестаповцы. После бомбежки он нашел меня под обломками виселицы и отвез в американский госпиталь. — Он вспоминал свое героическое прошлое[146].
— Хорошо, Саша, я понимаю, как тебе это важно, и постараюсь разыскать его.
Моня с горечью рассказывал, как плохи дела в России.
— К сожалению, мудрость приходит к нам в то же время, когда наступает маразм. Всё, всё изменилось. Усраться можно, что творит этот мудак Ельцин! Выбрали его президентом на второй срок, и теперь он каждые две недели меняет правительство, чтобы сваливать вину за все на них. Недавно он публично обещал, что не будет девальвации рубля, а через три дня девальвировал в четыре раза. Ты представляешь, к чему это привело? Люди обнищали, и кто только может бежит из России. Но наши и тут не теряются. Командует всем главный олигарх из евреев, прохиндей Берцовский. Как говорил Губерман:
Еврейского характера загадочность
Не гений совместила со злодейством,
А жертвенно хрустальную порядочность
С таким же неуемным прохиндейством.
Вот это именно «неуемное прохиндейство» у таких личностей, как Берцовский. А теперь в Кремле замаячил какой-то никому не известный подполковник КГБ, Пусин, что ли…
* * *
Через три дня праздновали Алешин юбилей.
Лиля настояла:
— Надо позвать всех близких. Может, это в последний раз.
В банкетном зале «Плазы» поставили большой длинный стол. Вел праздник Моня.
— Друзья, не знаю, каково становиться американцем. Наверное, очень трудно. Но еще трудней стать американцем и одновременно остаться русским. А вот Алеше это удалось. Он написал замечательный русский роман «Еврейская сага». Потому что на самом деле это роман о судьбах всех людей в России. А за Алешиным успехом, конечно, стоит Лиля. Они во всем нераздельно вместе, как сиамские близнецы. Так что выпьем за Алешу и Лилю вместе.
После поздравлений он сказал Алеше:
— Итак, тебе семьдесят. А ведь я знал тебя мальчиком, школьником. Ты показал мне свои стихи, и я понял, что ты талант. Прочти нам, что ты написал к своему юбилею.
И Алеша прочёл:
Автопортрет в семьдесят лет
Все покатилось кувырком —
Событье за событьем;
Я не боюсь быть стариком,
Но я стесняюсь быть им.
Я из кокетливых мужчин,
Всю жизнь я этим славлюсь,
Хоть я пока что без морщин,
Я сам себе не нравлюсь.
Ну что приятного мне в том,
Что скоро я, с годами,
Преображусь: с отвисшим ртом
И мутными глазами
Всё буду вечно забывать
И стану всем знакомым
Одно и то же повторять,
Как пораженным громом;
Печально я скривлюсь горбом,
Начну здоровьем чахнуть,
И слышать плохо, и притом
По — стариковски пахнуть.
А как пройдет немного лет,
Так станет, без сомненья,
Еще страшнее мой портрет
Грядущего старенья.
Себя обратно изменить
Не в силах я; при этом
Все больше я стесняюсь быть
Своим автопортретом.
Кто быть не хочет стариком,
Всех тех, скажу по чести,
Пора асфальтовым катком
Давить (со мною вместе).
Все засмеялись, а Моня даже выразил поддержку основным тезисам, впрочем довольно умеренную:
