45
Б. В. Савинков («Жорж»).
Дора Влад. Бриллиант.
По доносу (ложному) Азефа на жившего в этой квартире пом. прис. пов. Трандафилова за домом № 35 по Жуковской ул. было поставлено секретное наблюдение. Это один из трюков Азефа, о цели которого можно лишь догадываться. Он или хотел спугнуть конспиративную квартиру или, в случае ее провала, иметь в руках козырь, что он уже указал на этот дом.
Леонович Василий Викторович (1875 — после 1928) — видный деятель партии социалистов-революционеров, одно время член ее ЦК.
Брешко-Брешковская Екатерина Константиновна (1844–1934) — участница народнического движения 1870-х годов, судилась на «процессе 193-х» (1877–1878); один из лидеров ПСР, страстная пропагандистка террора. Получила прознище «бабушка русской ренолюции».
Имеется в виду книга «Письма Егора Соэонова к родным (1895–1910)». М., 1925.
Для полноты прекрасного духовного образа, нежной любви к товарищам нашего «Афанасия» я привожу письмо его, написанное им мне в 1906 г., когда его, после суда а Шлиссельбурга, пересылали в далекий Акатуй.
«Дорогая, незабвенная наша тетушка!
Я так счастлив, что могу приветствовать Вас. Мне все время, еще в нашей могиле, хотелось обнять Вас крепко и выразить Вам, хотя задним числом, чувства любви и глубокого уважения к Вам, волновавшие меня.
Мне было всегда тяжело вспоминать, что Вы, на основании некоторых эксцессов с моей стороны или, лучше, со стороны моего дурного нрава, быть может, остались при неверном представлении относительно моих чувств к Вам. Мне хотелось целовать Ваши руки, поклониться Вам, что я теперь и делаю… Но будет об этом. Я так рад, что могу писать Вам с уверенностью, что мое письмо дойдет по назначению.
Дорогая! Когда я оглядываюсь назад, на это бранное поле, усеянное головами тех, кто был дорог бесконечно, за кого тысячу раз готов был бы умереть, с кем неразрывно и тесно связывали самые святые чувства, ах, я не могу назвать этого подходящим именем, — тоска гнетет меня; мне кажется тогда, что я жил какою-то особенною, прекрасною жизнью, среди людей, которые странно непохожи на других людей: озаренные сиянием, они в моих глазах вырастают в гигантов. Хочется преклоняться перед ними. Странно, что я жил с ними, видел и осязал их и, хотя любил их, но о моих чувствах и отношениях к ним, этим людям, было слишком много человеческого, низкого. И когда я вспоминаю об этих прекрасных образах — увы! уже образах — меня охватывает смертная тоска; сам я начинаю казаться выходцем с того света, чуждым действительности, и завидую мертвецам.
Дорогая, простите за эти строки; я уверен, что Ваше сердце поймет, какими чувствами они продиктованы. Я хорошо помню: „умереть за убеждения — значит звать на борьбу“, и моя тоска по погибшим претворяется в жгучее чувство мести их палачам и в жажду борьбы, — борьбы против ужасных условий, которые обрекают на гибель прекрасное, доброе, борьбы за идеалы, во имя которых они сложили головы, озаренные сиянием этих идеалов.
Дорогая, глубокоуважаемая! Я теперь узнал, кто Вы, знаю Ваше прошлое и с тем большим чувством уважения преклоняюсь перед Вашим прекрасным образом. Буду верить, что когда настанет же ланное время свободы, я окажусь достойным Вашего объятия и до стойно назовусь Вашим сыном. Желаю Вам сил и здоровья с тем, чтоб Вы дожили до победы тех идеалов, на служение которым от дана была вся Ваша жизнь.
Победа близка! До свиданья же, дорогая, незабвенная тетушка
— глубоко уважающий и любящий Вас Афанасий»
Николаев Петр Федорович (1844–1910) — участник кружка «ишутинцев», к которому принадлежал Д. В. Каракоэов, стрелявший в Александра II 4 апреля 1886 г. Будучи осужден в связи с покушением Каракозова на 20 лет каторги, Николаев почти всю жизнь провел в заключении или в ссылках.
Богданович Н.М. — уфимский губернатор, убит 6 мая 1903 г. членом БО Е. О. Дулебовым в ответ на расстрел рабочих-забастовщиков в Златоусте 13 марта того же года.
Сергей Александрович, великий князь (1857–1905) — дядя Николая II, имевший на него значительное влияние, особенно в первые годы правления молодого царя. Генерал-адъютант, член Государственного Совета, Московский генерал-губернатор. Считался одним из столпов реакции.
Алексей Покотилов, чл. Б. О… погиб при снаряжении, для покушения на Плеве, снарядов в Северной гостинице, в Петербурге, в ночь на 31 марта 1904 г.
Дальнейшая судьба Ив. Плат. такова. В 1905 г., в Москве, выследив вместе с Куликовским выезды Сергея, 2-го февраля И. П. Каляев один вышел на тот путь, по которому ездил генерал-губернатор Москвы. Был сильный мороз, поднималась вьюга; в 9 часов показалась карета, и Каляев узнал знакомую ему карету, кучера и бросился наперерез экипажу. Он поднял уж руку, чтобы бросить снаряд, но внутри кареты заметил вдруг, кроме князя, его жену Елизавету Феодоровну и двух детей Павла — Марию и Дмитрия. И.П. опустил поднятую с бомбой руку и отошел. Карета остановилась у подъезда Большого Театра. Каляев сказал товарищу: «Разве можно убивать детей?» Он предложил на общее решение Б.О. вопрос: вправе ли организация, убивая кн. Сергея, убить также жену и детей? Организация высказалась, что она не считает себя вправе поступить иначе, чем поступил Каляев.
4го февраля И. П. Каляев один вышел на тот путь, по которому ездил Сергей. Определенный час проезда прошел, и И. П. направился было уже домой, когда заслышал топот мчавшихся лошадей — то была карета Сергея.
У здания Суда, на расстоянии четырех шагов, с разбегу Каляев бросил бомбу в карету. Раненый сам, он без сопротивления отдался в руки полиции. Когда его вели, он кричал: «Долой проклятого царя, долой правительство, да здравствует партия с. р.». Его посадили в Якиманскую часть, но вскоре перевезли в Пугачевскую башню, куда через несколько дней явилась к И. П. жена убитого Сергея.
Об этой встрече Каляев писал: «Мы смотрели друг на друга с некоторым мистическим чувством, как двое смертных, которые остались в живых. Я — случайно, она по воле организации, по моей воле, так как организация и я обдуманно стремились избегать излишнего кровопролития. И я глядел на вел. княгиню, но не мог не видеть на ее лице благодарности, если не ко мне, то, во всяком случае, к судьбе за то, что она не погибла».
