Ознакомительная версия.
Помнится, мы сошли с эстрады на лестничную площадку. Андрей скрипел зубами. У меня тряслись руки, и я с трудом поднёс спичку к сигарете.
Несколько мужчин и женщин остановились возле нас. Беспокойно оглядываясь, они бормотали вполголоса:
— Вы не думайте… Мы не все такие… Мы понимаем…»
В итоге «Сталкеру» присудили вторую категорию и, отпечатав 196 экземпляров, пустили малым экраном (в недрах Госкино существовал специальный циркуляр, согласно которому фильмы Тарковского имели существенные ограничения в прокате, поэтому на одну Москву выделили всего три (!) копии «Сталкера»). Фильм собрал в прокате минимальное количество зрителей — четыре с небольшим миллиона (самый низкий показатель из всех картин режиссёра).
Между тем за пределами Советского Союза «Сталкер» имел куда больший успех. Он был удостоен призов на фестивалях в Триесте, Мадриде (в 1981 году), в Каннах (в 1982).
После «Сталкера» Тарковский думал осуществить свою давнюю мечту — снять пушкинского «Бориса Годунова», но руководство Госкино даже слышать об этом ничего не хотело. В итоге экранизировать бессмертное произведение великого классика доверили Бондарчуку, а Тарковскому посоветовали подумать чем-нибудь другим. В 1982 году он съездил в Италию, и во время этой поездки у него возник замысел нового фильма — первой в его кинематографической биографии картины на современный сюжет. Фильм получил название «Ностальгия» и снимался целиком на средства итальянских кинематографистов. Таким образом, Тарковский стал первым советским режиссёром, который сделал не совместную постановку, а фильм иностранного производства. Своим ассистентом Тарковский сделал собственную жену Ларису. Он мечтал взять в Италию и своего сына Андрея, однако по решению ЦК КПСС мальчика не выпустили из Союза (видимо, его оставили в качестве заложника, полагая, что без него родители не останутся за границей).
«Ностальгию» Тарковский закончил в самом начале следующего года, и сразу же картина от Италии была включена в конкурсную программу Каннского кинофестиваля. Однако стараниями членов советской делегации фильм, претендовавший на «Гран-при», получил лишь один из «утешительных» призов. Эта история настолько возмутила Тарковского, что он пишет полное боли и отчаяния письмо руководителю Госкино Ермашу. Приведу его с небольшими сокращениями:
«Добрый день, Филипп Тимофеевич!
Когда Вы прочтёте это письмо, Вам не трудно будет понять, что мне пришлось пережить, прежде чем я решился написать его Вам.
Последней каплей послужил злосчастный Каннский фестиваль. Когда в своё время мне стало известно, что Госкино СССР не только не против, но даже настаивает на том, чтобы „Ностальгия“ появилась в Канне, я признаюсь, был очень удивлён. Однако потом пришёл к мысли, что если рассуждать здраво, то почему бы не отнестись к возможной победе в Канне фильма русского режиссёра как к торжеству нашего советского кино вообще? С нормальной точки зрения это было бы вполне закономерно и логично. С нормальной, подчёркиваю, точки зрения! Очень скоро я понял свою ошибку: она заключалась в том, что я допустил мысль о том, что Госкино и Вы персонально заинтересованы в успехах советского кино на идеологическом фронте. Вы же, зная, что фильм в любом случае будет на фестивале, направили в Канн в качестве члена жюри С.Ф. Бондарчука (всем известно, как он ко мне относится, известно это и Вам) для того, чтобы он сделал всё возможное, чтобы фильм „Ностальгия“ провалился. Ведь не случайно же Госкино так настаивало (это тоже общеизвестно) в Канне на кандидатуре именно Бондарчука в качестве советского члена жюри.
Тем отвратительнее выглядит эта комедия, когда Костиков, Суриков и Нарымов пытались (чересчур пытались) убедить меня в том, что „Филипп Тимофеевич разговаривал с Бондарчуком, с тем чтобы тот вёл себя лояльно по отношению к Тарковскому в Канне“. Спрашивается, зачем же тогда надо было посылать именно Бондарчука (с его „любовью“ к Тарковскому) в Канн и настаивать на его кандидатуре, если председатель Госкино желает победы фильма советского режиссёра? Тут, как говорится, „и ежу всё ясно…“
Всё это логическое развитие той беспрецедентной травли, которой я подвергаюсь вот уже более двадцати лет. (Впрочем, я не совсем прав. Стоит только вспомнить о судьбе Эйзенштейна.)
Что же со мной происходило за эти 20 с лишком лет?»
Далее Тарковский перечисляет пять фильмов («Иваново детство», «Андрей Рублёв», «Солярис», «Зеркало», «Сталкер»), снятых им за это время, и кратко рассказывает о тех препонах, которые Госкино создавало им по выходе в свет. И пишет далее:
«Теперь эта новая история с „Ностальгией“. Сейчас Костиков, Суриков, Нарымов и Мамилов хором убеждают меня в том, что Ермаш хочет выдвинуть фильм на московский фестиваль.
Филипп Тимофеевич! А не хватит ли? Может быть, хватит всей этой лжи? Давайте прекратим это многолетнее враньё, не делающее чести Вам ни как человеку, ни как руководителю Советского кинематографа. „Ностальгия“, несмотря на нечеловеческие усилия советского члена жюри, получила три приза. Картина во всём мире имеет превосходную прессу.
Каковы же сведения о фильме, сделанном советским режиссёром за границей, просочившиеся к нам на Родину? Поинтересуйтесь инсинуацией, опубликованной 24 мая в „Советской культуре“. Хотя Вы, конечно, знаете эту статейку. Неплохо Вы защищаете честь советского режиссёра, работающего за рубежом и старающегося сделать по-настоящему нужную патриотическую картину. Спасибо. Хотя ничего нового, всё по-старому знакомо.
Чем объяснить эту многолетнюю травлю? Я никогда не мог понять её причины…
Итак, за 22 года работы в Советском Союзе сделал 5 фильмов — то есть по одному фильму за четыре с половиной года. Если на работу над картиной в среднем уходит около года плюс время для написания сценария, то из этих 22 лет в течение 16 лет я был без работы. Тем не менее Госкино успешно торгует моими картинами за границей, в то время как я часто не знаю, чем кормить свою семью.
После того, Филипп Тимофеевич, как Вы стали председателем Госкино, ни один из моих фильмов ни разу не был представлен ни на одном международном кинофестивале.
С тех пор, как Вы заняли свой пост, Вы ни разу не запустили меня в производство своей властью. С „Зеркалом“ я запустился после моего письменного обращения в президиум XXIV Съезда КПСС. Со „Сталкером“ — после моего письма в президиум XXVI Съезда. Не могу же я без конца беспокоить наши партийные авторитеты или каждый раз ждать очередных съездов, чтобы иметь работу по своей специальности?!
На моё имя и по моему поводу в адрес Госкино часто приходят письма, приглашающие меня на международные фестивали, симпозиумы, премьеры моих картин. Мне даже не говорят о них. От меня они тщательно скрываются. Узнаю же я о всех этих приглашениях совершенно случайно от зарубежных кинодеятелей.
Ознакомительная версия.
