Знаменательно, что это стихотворение в «Колчане» идет первым: по-видимому, его взгляд на Анненского опять претерпел изменение. Отношение это было двойственным — приятие и отталкивание. О расхождении с эстетикой Анненского отчетливо сказано в одном стихотворении Г. Иванова, который с Гумилевым познакомился в 1912 г. и с промежутками, порой длительными, встречался с ним вплоть до лета 1921 г.:
Я люблю безнадежный покой,
В октябре — хризантемы в цвету,
Огоньки за туманной рекой,
Догоревшей зари нищету…
Тишину безымянных могил,
Все банальности «Песен без слов»,
То, что Анненский жадно любил,
То, чего не терпел Гумилев.
Ахматова утверждала, что «Пятистопные ямбы» — о ней. — См.: Стихи и письма. Анна Ахматова. Н. Гумилев / Публ., сост., прим, и вступ. слово Э. Г. Герштейн//Новый мир. 1986. № 9.
Б. Эйхенбаум был первым, кто отметил в печати духовную силу стихов Гумилева о войне. Его «военные стихи, — писал Эйхенбаум в феврале 1916 г. в „Русской мысли“, — приняли вид псалмов об „огнезарном бое“. …Не замечательно ли самое стремление поэта — показать войну как мистерию духа?»
Речь идет о неоконченной повести Гумилева «Веселые братья», впервые опубликованной в книге «Неизданный Гумилев» (под ред. Г. П. Струве, Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1952. С. 159–200).
Не точно цитируется предисловие Г. Иванова к составленной им книге Н. Гумилев. «Письма о русской поэзии». Предисловие датировано им самим: сентябрь, 1922 г. Он пишет: «Если бы жизнь Гумилева не прервалась и он написал бы задуманную им теорию поэзии, мы бы имели наконец столь необходимую нам „Lʼart poétique“. Но теперь русские поэты и русские критики еще долго будут учиться по этим разрозненным письмам своему трудному „святому ремеслу“. И образ Гумилева, поэта и критика, навсегда останется в русской литературе прекрасным и возвышенным образом, к которому так хорошо могут быть обращены пушкинские стихи»:
С Гомером долго ты беседовал один.
Тебя мы долго поджидали.
И светел ты сошел с таинственных вершин
И вынес нам свои скрижали…
«Заблудившийся трамвай» был напечатан в журнале «Дом Искусств» (1921. № 1). Здесь строфа, о которой говорит Н. Оцуп, отсутствует. Впервые она появляется в вышедшем через несколько дней после убийства Гумилева его сборнике «Огненный столп». В этом издании на с. 38 одиннадцатая строфа читается:
Как ты страдала в своей светлице,
Я же с напудренною косой
Шел представляться Императрице
И не увиделся вновь с тобой.
Н. Оцуп в вышедшую под его редакцией книгу Н. Гумилев. «Избранное» (1959) включил именно этот вариант.
Печатается по «Новому русскому слову», 5 сентября 1971 г.
Почти дословное совпадение с соответствующим местом в очерке Адамовича «Мои встречи с Анной Ахматовой». Ср.: «Вероятно, это было года за два до первой мировой войны в романо-германском семинарии Петербургского университета… Был он чем-то вроде штаб-квартиры молодого, недавно народившегося акмеизма…»
В. М. Жирмунский в книге «Творчество Анны Ахматовой» (Л.: Наука, 1973) писал, что Цех собирался с ноября 1911 г. по апрель 1912 г. приблизительно 15 раз, примерно три раза в месяц. В следующий литературный сезон — с октября 1912-го по апрель 1913 г. — 10 раз, по два раза в месяц. На собраниях читались и подвергались критике стихи членов Цеха. Критика носила характер профессиональной оценки мастерства и недостатков прочитанного стихотворения. В дальнейшем собрания стали более редкими.
В печати Гумилев редко упоминал о Вл. Соловьеве. В рецензии на «Антологию» издательства «Мусагет» он писал, что книга эта открывается ранее не печатавшимся стихотворением Соловьева, «не принадлежащим, однако, к числу его лучших вещей». Другой раз имя Соловьева встречается также в маловыразительном контексте. Говоря о вышедшей в Париже «Антологии русских поэтов» (переводчик Жан Шюзвиль), Гумилев просто отмечает, что переводчик «ограничил свою задачу последним периодом русской поэзии, от Вл. Соловьева до Алексея Н. Толстого». Таким образом, воспоминание Адамовича передает единственное нам известное более определенное высказывание Гумилева о поэзии Вл. Соловьева.
О взаимной отчужденности Гумилева и Блока, особенно в последние годы жизни, писалось сравнительно много. Менее известной является поэма Надежды Павлович, в которой упоминается и Г. Адамович, автор настоящих воспоминаний. Приводим пятую часть этой поэмы. Павлович была секретарем Союза поэтов в начале существования этой организации, которую впоследствии возглавил Гумилев. В противостоянии Гумилева и Блока все симпатии Павлович на стороне последнего.
Клуб поэтов
Поэты собирались в клуб,
Как будто в гости к музе,
К вечному милому теплу:
Литейный. Дом Мурузи.
В ту зиму здесь хозяин Блок,
Рачительный хозяин:
Достать товарищам паек,
Дать вечер для окраин.
…В ответ «Куранты» пел Кузмин,
Пришептывая нежно…
Александрия среди льдин,
Средь нашей ночи снежной!
И, отутюжен, вымыт, брит,
Слонялся Адамович:
Изящный стих, как смокинг, сшит,
Остроты наготове.
Поклон надменный Гумилева…
Осанка. Мелкие черты…
И осуждающее слово
С высокомерной высоты.
Порой застенчивостью тайной
Сменялся этот важный тон,
И мягкостью необычайной
Был собеседник изумлен.
Но с Блоком вместе, с Блоком рядом
Для Гумилева нет путей:
Прищуренным следил он взглядом
Боренье родины своей.
И страшно было увидать
В холодном гневе Блока, —
Умел он в споре промолчать
Презрительно-жестоко…
…Прочтем стихи! — По одному
Прочли стихотворенью.
Москвы я помню кутерьму
И братское волненье…
А здесь ни споров, ни похвал,
Глухое состязанье:
Здесь Гумилеву Блок внимал
В безмолвном отрицанье.
И молча Блока слушал «Цех»,
Так чуждо, так прилично.
Был Гумилев надменней всех
В учтивости столичной.
Как два клинка, как два меча,
Стихи скрестились к бою.
Два мира бьются и молчат,
Два мира пред тобою…
