Ознакомительная версия.
Матушка моя собиралась на некоторое время в деревню, куда батюшка уже отъехал вперед; брату надо было оставаться в Петербурге. По своей молодости и неопытности он еще нуждался в поддержке. Я могла пользоваться почетным положением при дворе, и, чтобы не оставлять брата одного, решено было, чтобы я искала поместиться при одной из императриц, т. е. в самом дворце. Я могла рассчитывать на покровительство графини Ливен, которой легко было определить меня к Императрице–матери; но я уже столько наслушалась про Императрицу Елисавету. Я почитала ее несчастною, воображала, что она нуждается в женщине–друге, и готова была посвятить себя ей. Графиня Головина поощряла эти романтические мысли, и оставалось только улучить благоприятное время для осуществления их. Императрица, когда ей предложили меня, выразила удивление и вместе удовольствие. Она уверяла графиню Головину, что ей казалось невероятным, чтобы мать ее согласилась разлучиться со мною, что это самое говорила она и самому Государю, выражавшему ей неудовольствие против лиц, которые ее окружали, и спросившему ее, отчего она не возьмет к себе меня. Я очень изумилась, узнав от графини Головиной про такой знак уважения ко мне со стороны Государя, который, по–видимому, не обращал на меня внимания. Скоро при дворе и в городе узнали, что я определяюсь к Императрице Елисавете, и мне начали завидовать. Я позаботилась предуведомить графиню Ливен о перемене в моем положении. Она выразила мне свое огорчение, признавшись, что Императрица–мать поручала ей звать меня к ней. Государыня не скрыла о том от своей невестки, а та была очень довольна, что предупредила свекровь свою. Обстоятельство это льстило моему самолюбию; оно было последствием благоразумного и обдуманного образа действий, и моя будущая повелительница усматривала в нем доказательство моей нераздельной преданности к ее особе.
Решено было, что я переберусь во дворец с наступлением летнего времени, когда Императрица переедет на дачу. Область политики, коей влияние простиралось тогда решительно на всех, приобретала в глазах моих новую заманчивость. Только что отозван был Коленкур, некоторое время надеявшийся, что повелитель его подружится с Россиею, женившись на младшей великой княжне. Любопытно было следить за ходом переговоров об этом деле, наблюдая за более или менее глубокими поклонами и изъявлениями почтительности Французского посла перед молодою едва вышедшею из младенчества княжною, на которую до тех пор никто не обращал внимания. Но императорское семейство, как и все русские, вовсе не желало этого брачного союза; поэтому, когда переговоры прервались, та и другая стороны не сдерживали себя, и Коленкур, откланиваясь, был чрезвычайно смущен, что всех поразило. Он знал о враждебных намерениях Наполеона и наперед уверен был в его торжестве, и, будучи от природы человеком добрым и признательным, не мог подавить в себе горестного чувства на прощании со двором, который оказывал ему столько ласки и которого достоинства он умел ценить. Если бы будущность открылась перед ним, то он пролил бы слезы не об Александре, а о своем повелителе.
Адмирал Чичагов возвратился из Парижа со смертными останками жены своей, с разочарованием в Наполеоне и с горячим сожалением о прошедшем. Предаваясь мрачной скорби, он обвинял и ненавидел самого себя и отвергал всякое утешение. Подобное изъявление горести, конечно, сделалось всюду предметом разговоров, и Государь, от природы склонный сочувствовать сердечным волнениям, был очень тронут несчастием адмирала. Война всеобщая должна была скоро вспыхнуть, а между тем не кончилась еще война Турецкая. Государь несколько раз посылал генералу Кутузову, который командовал Молдавской армией, настоятельные повеления заключить необходимый мир; но старый воин, влюбленный во власть и опасавшийся, что он останется не у дел, старался под невозможными предлогами отсрочивать дело, столь важное для отечества. Выведенный из терпения его медлительностью и недобросовестностью, Государь придумал заменить его Чичаговым, которого прямота была ему известна. Ему были уже даны полномочия и нужные наставления, как г–жа Кутузова, успев о том проведать, предуведомила мужа, и тот заключил мир до приезда нового главнокомандующего. Сей последний пожелал окружить себя надежными чиновниками и взял с собою моего брата. Мы сочли, что лучше ему ехать с Чичаговым в Валахию, нежели слушать напыщенные изречения канцлера.
В апреле Государь отправился к войскам. Покидая столицу, он, по обыкновению, ездил в собор помолиться. Вокруг него теснилась несметная толпа. Торжественность церковных молитв, умиление народа, искренность, сдержанность и самоотречение главы государства, все чрезвычайно как меня тронуло. Я чувствовала, что внутренне приношу ему в жертву все мое существование, и могу сказать по правде, что впоследствии ничто ни разу не помрачило во мне этого чистого и глубокого душевного настроения.
Вслед за отбытием Государя Императрица немедленно переехала на дачу куда и я перебралась тогда же. Дворец на Каменном острове, в течение многих лет любимое местопребывание императора Александра, не имел в себе ничего царственного. Он выстроен и убран с отменной простотой. Единственное украшение его – прекрасная река, на берегу которой он стоит. Несколько красивых дач построено рядом с императорской резиденцией. Лицевая сторона дворца окружена прекрасными, правильно рассаженными деревьями; садовые входы никогда не запирались, так что местные обыватели и гуляющие свободно ими пользовались. Вокруг царского жилища не было видно никакой стражи, и злоумышленнику стоило подняться на несколько ступенек, убранных цветами, чтобы проникнуть в небольшие комнаты Государя и его супруги. Мне отвели павильон вдали от главного здания, рядом с помещением одной дамы, приехавшей с сестрою Государыни, принцессою Амалией. В другом павильоне жили две другие дамы, так же как и я, состоявшие при особе ее величества; обе должны были скоро уезжать и потому не отличались любезностью. Внимание, которое оказывала мне Императрица, не могло их радовать. Мы вели очень правильную жизнь. Надо было вставать рано и сопровождать Императрицу в ее прогулках пешком, продолжительных и занимательных, потому что в это время она была общительна и словоохотлива. Около полудня мы возвращались к себе, а в пять часов собирались в комнаты к Императрице обедать. Эти обеды бывали довольно многолюдны: к ним приглашались значительнейшие лица в государстве, а также иностранцы, которых того удостаивали. После семи часов и по вечерам мы должны были кататься с Императрицею в экипаже, иногда подолгу. В это время вообще не было расположения к веселости, и мне лично было не до веселья; поэтому я отлично приноровилась к этой однообразной жизни. Война быстро приближалась к тем местам, где находилось наше имение, и я знала, что матушка будет там одна, так как батюшку увез с собою адмирал Чичагов в Бухарест. Грозная будущность беспрестанно мне представлялась, и мне нужны были чрезвычайные усилия, чтобы одолевать мою чувствительность. Государыня это заметила и не выражала мне неудовольствия, находясь сама в таком настроении, которое располагало ее разделять то, что я испытывала. Ее доброта, ласковые речи, участливость и доверие окончательно меня заполонили. Но, питая к ней самую восторженную приверженность, все–таки в ее присутствии я никогда не находила себе свободы и отрады, что казалось бы так естественно при столь близких сношениях. На меня находило иногда смущение; в противность характеру моему я замыкалась сама в себе, и лишь спустя долгое время я заметила, что это происходило от недостатка равновесия в характере Императрицы: воображение у нее было пылкое и страстное, а сердце – холодное и не способное к настоящей привязанности. В этих немногих словах вся история ее. Благородство ее чувств, возвышенность ее понятий, доброжелательные склонности, пленительная наружность заставляли толпу обожать ее, но не возвращали ей ее супруга. Поклонение льстило ее гордости, но не могло доставить ей счастья, и лишь под конец своего поприща эта Государыня убедилась, что привязанность, украшающая жизнь, приобретается только привязанностью. Постоянно гоняясь за призраками, она занималась то искусствами, то науками, волновалась самыми страстными ощущениями; все надоедало ей, во всем наступало для нее разочарование, и она постигла настоящее счастье лишь тогда, как жить осталось ей недолго. Зная цену этой душе, столько испытавшей, Бог призвал ее к себе, когда она приготовилась к лучшей жизни всем, что скорбь и вера могут доставить лучшего и высокого. Я сама в то время отдавалась молодым мечтам и беспрерывно занята была надеждою увидеть августейшую чету в счастливом единомыслии.
«Великая княгиня Елизавета Алексеевна». Художник Элизабет Виже–Лебрен. 1797 г. Елизавета Алексеевна (урожденная Луиза Мария Августа Баденская; 1779–1826) – российская императрица, супруга императора Александра I. Дочь маркграфа Баден–Дурлахского Карла Людвига Баденского и Амалии, урожденной принцессы Гессен–Дармштадтской
Ознакомительная версия.
