Ознакомительная версия.
[1920]
«Я живу в жестоких буднях…»
Я живу в жестоких буднях[153],
В черных снах, в позорных днях.
У меня в колодках руки,
Ноги в тяжких кандалах.
Надо мною вьется ворон,
Ворон с кличкой «Никогда».
Предо мной колодец черный.
Спит в нем мертвая вода.
С отвращеньем, с тошнотою
Жажду смертную мою
Этой мертвою водою
Утоляю я. И сплю.
[1921]
Туманы утренние тают,
В полях святая тишина.
Капуста сизо-голубая
Мечтанья сонного полна.
За васильковою межою,
Где белокурые овсы
Под сребротканой пеленою
Еще не высохшей росы,
Как орифламмы золотые
Зенита летнего, везде
Взнеслись рябины полевые
На опустевшей борозде.
Склонись душой своей усталой,
Непримиренной и больной,
Как стебель сломанный, завялый,
К груди забытой, но родной.
[1921]
«Не шумите, ветры, так приветно…»
Не шумите, ветры, так приветно.
Я не здешний. Я от века странник.
И со мной шептаться вам запретно.
Из эдемов мира я изгнанник.
Для меня нет отдыха и крова,
Ни струи прохладного ручья
Ни в пределах жребия земного,
Ни в иных пространствах бытия.
[1921]
Выплывают из пещеры Ночи
Смутные предметы, лики дня.
Недоверчиво знакомые их очи
И нерадостно косятся на меня.
Полупризрак, полутень былого,
Я для них смущающий укор
И намек, что тайн пути ночного
Не уловит утренний их взор.
Белизной синеющею двери
Больно ранят сумрачный покой.
Свет растет, но взор ему не верит,
Взор души с полночной слился тьмой.
Стук ножа в подпольной кухне гулок.
Где-то льется переплеск ведра.
Воз грохочет в дальнем переулке,
День базарный – повезли дрова.
Рынок жизни. Купля и продажа.
Бой стяжаний. Жажда обмануть.
Тихо шепчет сердце: «О, когда же
На земле окончится мой путь».
18 октября 1921
Сергиев Посад
Опять мне идти по той же дорожке.
Помоги мне, Господи, помоги…
Пробей в тюремной стене окошко
Иль нетерпенье мое сожги.
Стеной у стены всё те же березы,
За стеною, Господи, всё тот же плач,
Наутро всё той же казни угрозы,
Сторож немой и глухой палач.
И желчь, и уксус трапезы тюремной,
Перезвон оков, часовых шаги,
Досуг мертвящий, труд подъяремный,
Помоги мне, Господи, помоги!
10 ноября 1921
Сергиев Посад
«На этот синий купол в инее…»
На этот синий купол в инее
И на морозный этот крест
Туманы зимнего уныния
Ползут с изгнаннических мест.
Туманы дольние и слезные
Со всех сторон плывут, плывут.
И осенения березные
Для них шатер тоски плетут.
И льнут, и льнут воспоминания
К багряно-тусклым кирпичам
Всей подневольностью изгнания,
Всей болью по родным краям.
2 декабря 1921
Сергиев Посад
«Ущербный месяц выплывает…»
Ущербный месяц выплывает
Над белым саваном полей
И тусклый медный свет роняет
На половицы у дверей.
Такой же, гаснущий и хмурый,
К остывшей печке прислоня
Свой лик, ущербный и понурый,
Порой ты смотришь на меня.
И жизнь моя тогда – гробница,
Где на истертых письменах
Неясно мертвый свет струится
Воспоминания и сна.
21 декабря 1921
Сергиев Посад
«Ах, я не смею тосковать…»
Не мне роптать.
[Баратынский]
Ах, я не смею тосковать[155] —
Не мне роптать. Не мне роптать.
Так милосерд Господь ко мне
И в горних духа, и вовне.
Так много света мне дано
В мое убогое окно;
Таких видений чудеса
Мне посылают небеса;
Такой великой красотой
Земная жизнь передо мной
Цвела и вновь цветет,
Горит, сияет и поет…
. . . . . .
Но в небе есть одна звезда,
Чье имя – Нет. А было – Да.
17 мая 1923
Сергиев Посад
«Игрой моей любимой в детстве было…»
Игрой моей любимой в детстве было
По черному пожарищу блуждать.
В те дни вкруг нас пожаром истребило
Домов десятков пять.
И меж обугленных остатков пробираясь
Когда-то крепкого жилья
И запустенья видом наслаждаясь,
Чего-то всё искала я.
Казалось, здесь (не дома, за стенами,
Под кровлею давя́щей потолка)
Найдется то, что грезами и снами
Обещано душе издалека.
И находился пахнущий навозом
С подкладкой розовой докучный шампиньон,
Хрустальных бус рассыпанные слезы,
Железный шип и медный шнур погон,
Огромный ржавый гвоздь, стеклянные осколки
И глиняной посуды черепки…
Весь этот хлам я сохраняла долго,
Залог чудес и след моей тоски.
Тоски искателя сокровищ небывалых
На обгорелых жизни пустырях…
. . . . . . . .
И после их всю жизнь я собирала,
И ныне чту обугленный их прах.
28 декабря 1923
Сергиев Посад
«Влачу, как змий влачит на чреве…»
Влачу, как змий влачит на чреве,
Я в мире низменную плоть.
Запретный плод на райском древе
Высоко поместил Господь.
Уж не взираю с вожделеньем
На недоступную красу
И нищее мое смиренье
С глухим терпением несу.
И, только в снах, раскинув крылья,
Своей свободою горда,
С низин, постылых и унылых,
Я улетаю иногда.
19 августа 1927
«День солнечный, а на душе туманно…»
День солнечный, а на душе туманно.
Остановилось жизни колесо.
Читать, писать, обедать стало странно
И опостыло всё.
Не развернулась ли уж до конца пружина,
Не развинтились ли истертые винты?
И в первый раз как бы дыханьем сплина
Пахнуло на душу из темной пустоты.
17 сентября 1929
Сергиево
Глупо, глупо, неумело
Жизнь моя прошла.
Как солома прогорела,
Всё кругом сожгла.
У пустой и черной печки
Весело сидеть,
Над огарком чадной свечки
В полночь песни петь.
Хоть невесело, а нужно —
Долго до утра
Воет боль ноги недужной,
Подвывает страх.
В дни боев и бездорожья
Я ведь не был трус,
Отчего же и кого же
Я сейчас боюсь?
18 сентября 1929
Сергиев
«Засыпан снежною пургою…»
Засыпан снежною пургою,
До ночи, верно, я усну.
Проснусь и встречу всё другое,
А не метельную волну.
Ко мне доходят еле-еле
Сквозь крышу голубых снегов
Напевы злобные метели
И дальний колокола зов.
И боль, и холод замерзанья
Уж стали как неясный сон,
Как отблиставшее мерцанье
На грани тающих времен.
19 января 1930
Томилино
Затмились дали,
Разбились ритмы,
Без слез – печали,
Без слов – молитвы.
Поземок белый
В степи курится.
Оледенела
Моя теплица.
В морозных стеклах
Не видно неба.
Растений блеклых
Поникли стебли.
Давно не плещут
Фонтанов струи,
И странно, странно,
Что всё живу я.
31 января 1931
Москва
ИЗ КНИГИ «УТРЕННЯЯ ЗВЕЗДА»[156]
«Так некогда явился Искуситель…»
Так некогда явился Искуситель[157]
Монахиням в стенах монастыря,
Как ты вошел в души моей обитель,
Где уж иных миров забрезжила заря.
Твое лицо так грозно мне знакомо,
Оно подобно Утренней Звезде
Дерзаньем, красотой и смертною истомой.
Я видела его, но не припомню, где.
Ах, это было в день изгнания из Рая —
Так светоносная Денница расцвела,
Когда на пустыре, бездомная, нагая,
К ночному небу взор я подняла.
Май 1920
Ростов
«Сквозь малую души моей орбиту…»
Сквозь малую души моей орбиту[158]
Несется вихрь космических пучин.
Моих небес нарушен строгий чин,
Вершины гор повержены и смыты.
Сорвавший цепь с глубинных ураганов,
Воззвавший их на волю из тюрьмы,
Могучий ангел хаоса и тьмы
Влечет ее на пир своей стихии пьяной.
Но властный лёт его ужасных крыл
Заклятьем грозным имени иного
Приостановит Творческое Слово,
Архистратиг небесный Михаил.
[Июнь] 1920
Ознакомительная версия.
