Были на свадебной вечеринке и вчерашние Люсины сокурсницы – Галя Польских и Света Светличная. Девушки на все лады расхваливали «невесту»: «Мы звали ее «мамой». Она была самая умная, очень красивая и очень терпимая… Она учила нас этикету, давала какие-то советы. Она знала, что мы голодные… всегда приезжала к нам в общежитие с полной сумкой продуктов…» Володя млел от удовольствия.
Высоцкого беспокоила творческая карьера жены, он внимательно следил за ее работой в Экспериментальном театре пантомимы Александра Румнева, где собралась компания вчерашних вгиковцев.
Если на первых порах Люсе еще предлагали какие-то роли в кино и она отказывалась, ссылаясь на семейные обстоятельства, то вскоре об Абрамовой как об актрисе стали уже забывать. Правда, где-то в середине 60-х некий Борис Ермолаев сочинил сценарий для телевидения, который, по мнению автора, был обречен на «мировую сногсшибательную славу». Участник того лицедейства Вениамин Смехов рассказывал, что «все это называлось «Комната» и весь текст поместился бы в спичечную коробку – двое любят, нет квартиры, но вот появилась, и друзья это отмечают… И вот Эдик[3] меж слов и меж умствований поет и даже называет Володю автором – «Где твои семнадцать лет?» и «Жил я с матерью и батей…». По замыслу автора, Высоцкий играл в телеспектакле сугубо отрицательную роль – художника, а Люся – стюардессу, его возлюбленную, чуть более положительную. Она не была в восторге от этой работы, интеллигентно замечая: «…не помню, чтобы мы получили много радостных впечатлений…»
Владимир втягивал в проблемы трудоустройства жены знакомых, друзей, искал какие-то варианты. Золотухин был раздосадован, когда на вечеринке в ВТО они только и говорили о Люсе, о каком-то сценарии для нее: «Может быть, самим его придумать? Новое дело у меня в жизни – долг перед Люсей, надо что-то сделать для нее…»
Однако сама она говорила: «Живя несколько лет с человеком могучей индивидуальной, сольной судьбы, поняла и привыкла: судьба – это «что же на одного – колыбель да могила». А семья? Я на те семь лет ограничила свою жизнь его судьбой…»
Хотя подспудно в ее душе, видимо, все же тлела скрытая обида на мужа, который загубил ее актерство. Одна беременность, другая, неустроенный быт, безвестность, безденежье, косые взгляды родных: ведь говорили тебе…
«Он действительно пил, страшно пил, – сокрушалась Абрамова. – Смолоду ему казалось, что сможет сам волевым усилием остановиться. И в конце 65-го года с помощью друзей и близких ему это удалось. А потом, когда срывался, ненавидел в себе это рабство свободного человека. Он страшный крест нес! Но и в эти годы рождались самые потрясающие песни».
Людмила сделала все, чтобы отправиться вместе с мужем на гастроли в Грузию. И Высоцкий сообщал в письме Кохановскому: «Жена моя Люся поехала со мной и тем самым избавила меня от грузинских тостов алаверды, хотя я и сам бы при нынешнем моем состоянии и крепости духа устоял. Но – лучше уж подстраховать, так она решила. А помимо этого в первый раз в жизни выехали вместе. Остальных потихоньку спаивают…»
Как она радовалась, когда в 1966-м для мужа настал миг крупной победы: «Володя сыграл Галилея. Все предыдущие работы на Таганке были хороши – и сами по себе, и еще как обещание Настоящей Роли. Вершины. Он рубил ступени. Чтобы выйти на эту вершину, кроме актерского труда, нужно было преодолеть еще один очень крутой подъем, оставить позади очень страшную трещину – надо было перестать пить. В этом преодолении сложилось многое – Володино усилие воли, помощь врачей, вера и желание близких.
Больше всех, наверное, – требовательная любовь Юрия Петровича Любимова: Володя совершал свое восхождение не в одиночку, это было восхождение любимовского театра. Володина беда была общей бедой театра, Володина победа – победой общей. Какая победа, какая премьера! Она находила объяснения срывам: он пил, чтобы ликвидировать «духовный спазм». И внутренне чувствовала его «уходы в пике» и говорила: «Дня через два-три он возвращался. В силу внутреннего чутья я открывала дверь, встречая его на пороге… Непредсказуем он был для тех, кто его не знал, а иногда он сам удивлялся своим поступкам…»
Я шел домой под утро, как старик.
Мне под ноги катились дети с горки.
Не надо подходить к чужим столам,
И отзываться, если окликают…
Период 66 – 67-х годов стал для Владимира абсолютно «сухим». Он избегал даже пива и кваса. Люся помогала – надкусывала шоколадные конфеты, дабы убедиться, что там нет начинки с ликером или ромом…
Но именно под утро, возращаясь домой после первой встречи с Мариной Влади, он, чтобы никого не тревожить, взял да и запрыгнул в квартиру на Беговой, расположенной на первом этаже, через подоконник. В одной руке у него была гитара, в другой – букет белых пионов…
«На самом деле он любил только одну женщину, Людмилу Абрамову, – был категоричен композитор Владимир Дашкевич. – И если бы она все время была рядом с ним, возможно, его жизнь сложилась бы не так трагично».
* * *
В поисках заработка молодой Высоцкий не раз предлагал популярным в ту пору эстрадным исполнителям свои песни – и Майе Кристалинской, и Ларисе Мондрус. Они отмахивались. Первой из тех, кто в конце концов отважился спеть Высоцкого, стала Алла Пугачева.
«…Он всегда был для меня Владимиром Семеновичем, – вспоминала Пугачева. – Мы встречались у нашего общего знакомого. Я была тогда никто, так, девочка лет семнадцати. Я садилась за пианино, играла, Владимиру Семеновичу нравилось. Там бывали разные люди: космонавты, ученые, Гагарин…»
В Театр на Таганке юная Алла была просто влюблена, пересмотрела все спектакли, щурясь в задних рядах (очки были уже выброшены в помойное ведро). С Высоцким ее познакомил сотрудник Центра подготовки космонавтов Герман Соловьев, за которого она собиралась замуж. Но после встречи с Высоцким – отказалась.
«Она была такой искренней, – вспоминал Борис Хмельницкий, – а перед этим качеством Высоцкий не мог устоять. Мы все были в нее влюблены. А еще у Аллы невероятно красивые ножки. Поэтому мы, мужики, смотрели на нее, как беспомощные телята».
Алла частенько заглядывала на Таганку (благо, жила неподалеку), вертелась за кулисами и однажды, как бы шутя, попросила Владимира подыскать ей хоть какую-нибудь завалященькую роль.
– Я хочу стать комедийной актрисой, – говорила Алла.
Тот, оценивающе посмотрев на рыжеволосую, бойкую девицу, согласился: «Хочешь – значит, будешь». И для начала вытащил Пугачеву на таганскую сцену, упрятав ее среди актеров в какой-то массовой сцене. Слава богу, Любимова в тот вечер в театре не было. Дебют талантливой девочки Высоцкий с друзьями в тот вечер отмечал, как свой собственный.
