"Украина ты моя! Украина! - горько покачал головой Тарас. - Бедолаги мы с тобой!"
Меж тем парикмахер раздул костер и теперь, любуясь, глядел, как кучерявится и завивается пламя, словно то была лучшая прическа его работы.
Со всех сторон к огню потянулись руки. Человек в клетчатом пальто и мягкой шляпе, сидевший в стороне, тоже невольно потянулся к огню, но не подвинулся, не подошел.
- А вы, гражданин, откуда идете? - любезно крикнул ему общительный парикмахер, как бы приглашая к огню и к беседе.
- Простите... гм... - глухо отозвался человек в мягкой шляпе. - Я на улице... гм... не разговариваю, - и уткнул лицо в воротник пальто.
- Интеллигент, - обиженно сказал Тарасу Петушков. - Интеллигент с высшим образованием! А коли ты интеллигент, - крикнул он яростно, - так сиди дома, нечего на дорогу выходить.
- Простите... гм... - произнес человек в шляпе, - я вижу, вы не поняли... Я - певец... Гм... Я должен горло беречь... Здесь сыро...
Петушков расхохотался:
- Ну, голос надо было дома беречь!
- Мне выбирать не приходится, - кротко возразил актер.
- Да, выбирать не приходится, - вздохнул Петр Петрович. - Если б мне два года назад приснился сон, что я, пожилой человек, бухгалтер Востриков, стану... э... бродягой, - я подумал бы: экой дурной сон! А вот... э... сбылся. Да вы подсаживайтесь, подсаживайтесь! - крикнул он актеру. - Огонь бесплатно!
- Благодарствуйте, - ответил тот, приподнимая шляпу, и пересел ближе к огню.
- Что ж это вы так? - усмехаясь, спросил Тарас. - Говорят, немцы артистов любят.
- Какая компания! - восхищенно воскликнул парикмахер. - Какое общество собралось у нашего огонька! А, Петр Петрович? И в хорошее время не каждый день соберешь такое общество.
- Да... - мечтательно крякнул бухгалтер, - к этому обществу да графинчик... С лимонной корочкой.
- С апельсинной... - коротко вставил актер.
- Зачем же с апельсинной? Общепринято с лимонной. От дедов.
- Апельсины мягче. Иначе не могу... Простите... гм... голос.
Парикмахер подбросил веток в костер. Сырые, они корчились в огне, как клубок змей, и шипели.
- Яичница с помидорами, - сказал парикмахер, - вот мое любимое блюдо, если угодно знать.
Ему никто не ответил. Он снова подбросил веток в огонь.
- А этот бурак можно варить, - послышался вдруг робкий женский голос.
- Что? - обернулся парикмахер.
Бочком к огню, положив голову на свою тачку, сидела женщина. Он повторила:
- Я говорю... вот бурак на поле... его можно варить.
- Позвольте, - всполошился актер, - но это кормовой бурак. Это корм свиньям...
- Э, батенька! - возразил бухгалтер. - Чем же люди хуже свиней? Ведь мы свинину едим?
- Ели, - поправил Тарас.
- Ну, ели! Значит...
- Только люди уж, видно, весь бурак повытаскали, - грустно сказала женщина.
- А вот мы поищем! - воскликнул парикмахер и ринулся в поле.
Он скоро вернулся, потный и всклокоченный.
- Да... - сказал он, выкладывая перед женщиной все, что собрал. - Из-за бурака и то драка. Зверь стал народ.
- Голод...
- А в чем же варить? - спросила женщина.
- Да, в чем же варить? Я и не подумал, - парикмахер беспомощно огляделся вокруг себя. Было темно, но от костров падали наземь огненные пятна. - Э! Вот! - Он наклонился и поднял что-то с земли. - Каска! - Он подал ее женщине. - Вари в ней.
Женщина повертела каску и вдруг всхлипнула.
- Что вы? - всполошились все.
- Пробитая... - она показала каску, и все увидели черную дырочку в звезде.
У костра стало тихо.
- Я другую найду! - нервно усмехнулся парикмахер и начал шарить руками в траве.
Скоро бурак сварился. Тарас достал пол-лепешки, остальные - что у кого было.
- Смотрите! - удивленно сказал парикмахер. - Вкусный бурак!
- Голод - лучший кулинар. Э-это известно... - засмеялся Петр Петрович.
- Я не возражаю против голода! - вдруг взволнованно сказал актер. Артист должен быть немного голодным - иначе поет желудок, а должна петь душа. Но я не могу, когда люди жрут! - закричал он. - Чавкают! Я служил в харьковской опере... Хорошо, пусть немцы. Я знаю немцев. У них был Вагнер. Но это... это - не немцы! Нет! Не спорьте со мной! Они заставляли меня петь у них на ужинах... и чавкали... и кричали: "К черту Вагнера!" И требовали от меня песенок, которые поются у них в борделях, - он вдруг остановился, взялся рукою за горло и зябко повел плечами. - Простите... Гм... я не должен волноваться. Голос. Должен беречь. Я еще надеюсь спеть Вагнера... Один раз в жизни. Когда... - он не докончил, но все поняли и вздохнули.
- Вам сырые яйца надо глотать... - сочувственно сказал парикмахер. Каждый день сырые яйца... Я близкий к искусству человек, я понимаю...
- Да, это хорошо... яйца... - расслабленно произнес актер.
- Мы найдем богатое село! - вдохновенно продолжал парикмахер. - Мы найдем такое место, где еще есть яйца!.. И амбары, полные хлеба!.. И нас встретят, как желанных гостей... и...
- Нет таких сел, Яков Иваныч, - покачал головой бухгалтер.
- Есть! - закричал Петушков. - Должны быть! Для моего продукта мне нужно село богатое, неразоренное, веселое...
- А что у вас за продукт? - спросил Тарас.
- О! У меня продукт психологический! - уклончиво ответил парикмахер.
- Восемьдесят четыре картошки и сто семнадцать ложечек муки, - вдруг тихо прошептала женщина.
- Что? - встрепенулись все и оглянулись на нее. Женщина смутилась. Она не заметила, что произнесла это вслух.
- Нет, позвольте! - пристал к ней неугомонный Петушков. - Вы сказали что-то про картошку?
И он выпытал всю ее историю. У женщины - ее звали Матреной - на шахте остались две девочки. Старшенькой - десять, меньшенькой - пять лет. Она оставила им немного муки и картошки, по счету. И приказала брать в день три картофелины и класть в суп три ложечки муки. Старшенькая, Любаша, поклялась, что не потратит больше. Теперь у них осталось сто семнадцать ложечек муки и восемьдесят четыре картошки.
- А я еще и полпути не прошла, - вздохнула шахтерка.
- Да, и нас дома ждут голодные... - глухо сказал бухгалтер. - Сколько уж мы ходим, Яков Иваныч, с тобой...
- Так ведь не с пустыми руками ждут, с хлебом. Что мы им без хлеба? Надо найти село богатое, неразоренное, чтоб обменяли мы свое барахло с пользой...
- Где же такое село найти? - вздохнул бухгалтер. - И найдем ли?
- Найдем! - уверенно ответил парикмахер.
- Ну-ну!
И, переночевав подле тлеющего костра, они с рассветом все вместе отправились искать землю неразоренную...
5
Поиски земли неразоренной... Никогда Тарас и помыслить не мог, что наша земля так велика и бескрайна, что столько на ней сел и станиц, хуторов в коричневом вишенье, одиноких лесных избушек, столько дорог. И широкие, как бульвары, грейдерные, с акациями в два ряда; и старые, травой заросшие чумацкие шляхи, и новенькие, строгой профилировки, с кюветами, полными воды; и горбатые проселки с навеки окаменевшими колеями в грязи; и веселые, опушенные золотою соломою, как казацкими лампасами, полевые дорожки; и бойкие, в рытвинах и ухабах, большаки, непроезжие в грязь; и робкие, путаные степные тропки; и, как стрела, тугие, прямые просеки в лесу... Много дорог. По всем по ним прошли Тарас и его товарищи, а все еще не нашли земли неразоренной.
