Вскоре я заметил, что мистер Браун внимательно на меня смотрит. Затем он подошел, представился и пожал мне руку. Его ладонь, казалось, вся состояла из одной огромной мозоли. Он спросил, давно ли я занимаюсь теннисом, сколько матчей выиграл, сколько проиграл.
— Я никогда не проигрываю, — тихо сказал я.
Его глаза сузились.
Мистер Фонг отвел его в сторону и тихо сказал: «Не делай этого, Джим!»
— Этот парень просто напрашивается, — шепнул мистер Браун в ответ. — Заберем у дурака его деньги!
— Ты не понял, — ответил Фонг. — Ты проиграешь, Джим.
— Ты о чем? Это же пацан!
— Не просто пацан.
— Ты с ума сошел!
— Послушай, Джим, мне нравится, что ты приходишь сюда. Ты мой друг, и потом, для бизнеса полезно иметь тебя в числе клиентов. Но, когда ты проиграешь этому пацану десять тысяч, расстроишься и, возможно, перестанешь ко мне ходить.
Мистер Браун вновь внимательно разглядывает меня, как будто в первый раз пропустил что-то важное. Он подходит и начинает спрашивать:
— Ты много играешь?
— Каждый день.
— Нет, я имею в виду, как долго ты играешь подряд? Час? Два?
Я понимаю, что ему нужно. Он хочет понять, как быстро я устаю. Он пытается оценить, как лучше построить игру со мной.
Мой отец вернулся, неся в руках стопку стодолларовых купюр. Машет ими в воздухе. Однако мистер Браун уже принял решение.
— Вот что мы сделаем, — говорит он отцу. — Мы сыграем три сета, а ставку сделаем на третий — там решим, какую именно.
— Как скажете.
Мы играем на корте номер семь, рядом с выходом. Понемногу собирается толпа; зрители разражаются криками, когда я выигрываю первый сет — 6–3. Мистер Браун повесил голову и что-то бормочет себе под нос. Он швыряет ракетку на землю. Он явно не слишком доволен. Впрочем, это касается нас обоих. Не то чтобы я вдруг начал думать, вопреки строжайшему отцовскому запрету, но голова у меня идет кругом. Мне кажется, я в любой момент могу прекратить игру из-за того, что меня просто-напросто стошнит.
Я все-таки выигрываю второй сет, 6–3.
Мистер Браун в ярости. Встав на одно колено, он зашнуровывает теннисные туфли.
Отец подходит к нему:
— Ну что, десять тысяч?
— Не в этот раз, — говорит мистер Браун. — Давайте остановимся на пяти сотнях.
— Как скажете.
Меня сразу отпускает напряжение. Поняв, что не придется играть на десять тысяч, я готов танцевать вдоль задней линии. Теперь я могу действовать спокойно, не думая о последствиях.
Тем временем мистер Браун думает гораздо больше и играет заметно напряженнее. Он подает мячи в неожиданных направлениях, бьет к самой сетке и, наоборот, высоко над ней, целится в углы, пробует боковые и задние вращения — словом, использует весь арсенал теннисных трюков. Он заставляет меня бегать по корту, пытаясь вымотать. Но я так рад, что мне не придется играть на все содержимое отцовского сейфа, что меня не берет усталость и я не могу промахнуться. Я побеждаю, 6–2.
По лицу моего соперника струится пот. Он достает из кармана пачку купюр, отсчитывает пять хрустящих сотенных, отдает их отцу, затем поворачивается ко мне:
— Здорово играл, сынок.
Он пожимает мне руку. Его мозоль стала еще грубее — моими стараниями.
Он спрашивает, к чему я стремлюсь, о чем мечтаю. Я открываю рот, чтобы ответить, но вмешивается отец:
— Он собирается стать лучшим теннисистом в мире.
— Готов поставить на него в тотализаторе, — заявляет мистер Браун.
ВСКОРЕ ПОСЛЕ ПОБЕДЫ мы с отцом отправились сыграть тренировочный матч. Я выигрываю 5–2, подаю решающий мяч. Я никогда еще не выигрывал у отца, и выглядит он сейчас так, будто проигрывает куда больше 10 тысяч долларов.
Неожиданно он поворачивается и уходит с корта. «Собирай барахло, поехали», — буркает он.
Он не закончит этот матч. Лучше сбежит, чем проиграет собственному сыну. Почему-то я убежден, что этот наш матч был последним.
Укладывая сумку, застегивая чехол ракетки, я охвачен волнением более сильным, чем после победы над мистером Брауном. Это сладчайшая из моих побед, ее трудно будет превзойти. Для меня она дороже, чем тачка, полная серебряных долларов и нагруженная, сверх того, драгоценностями дяди Исара. Ведь именно эта победа наконец-то заставила отца бежать от меня.
МНЕ ДЕСЯТЬ ЛЕТ, я выступаю на национальном чемпионате. Второй раунд. Я безнадежно проигрываю какому-то парню старше меня. Говорят, он лучший в стране. Однако от этого не легче. Почему поражение оказывается таким болезненным? Почему мне так тяжело? Ухожу с корта, мечтая умереть. Нетвердой походкой иду на автостоянку. Пока отец собирает вещи и прощается с другими родителями, я сижу в машине и плачу.
В окне авто показывается чье-то лицо. Чернокожий парень. Улыбается.
— Привет, — говорит он. — Меня зовут Руди.
Его зовут так же, как того парня, что помог отцу построить корт у нас на заднем дворе. Странно.
— Как тебя зовут?
— Андре.
— Рад познакомиться, Андре, — пожимает мне руку.
Он рассказал, что работает со знаменитым чемпионом, Панчо Сегурой, который тренирует ребят моего возраста, и посещает крупные турниры, чтобы подбирать для Панчо подходящих воспитанников. Он положил руки на открытое окно, тяжело облокотился на дверцу, вздохнул. Объяснил, что дни вроде сегодняшнего — действительно тяжелые, очень сложные, но именно такие дни в итоге сделают меня сильнее. Голос у него теплый, глубокий, похожий на горячее какао.
— Парень, которому ты проиграл, он же на два года старше тебя, — говорит он. — У тебя есть еще два года, чтобы добиться такого же уровня. Два года — это целая вечность, особенно если как следует постараться. Ты действительно стараешься?
— Да, сэр.
— У тебя еще многое впереди, сынок.
— Но я больше не хочу играть! Я ненавижу теннис.
— Ха-ха-ха! Конечно, ненавидишь. Сейчас. Но там, глубоко внутри, ты вовсе не ненавидишь его.
— Нет, ненавижу!
— Тебе это только кажется.
— Нет, я, правда, ненавижу!
— Ты так говоришь, потому что ты сейчас зол, как черт, это лишь доказывает, что тебе не все равно. Что ты хочешь победить. Ты можешь это использовать — запомни сегодняшний день, и пусть он помогает тебе побеждать. Если не хочешь опять испытать туже боль, что и сегодня, будь готов на все, чтобы избежать этого. Ты готов на все?
Я киваю.
— Прекрасно. Теперь поплачь. Пусть эта боль останется с тобой еще ненадолго. А потом скажи себе: «Ну, все, хватит». И возвращайся к работе.
— Договорились!
Я вытираю слезы рукавом, благодарю Руди, и, когда он уходит, я уже готов к бою. К битве с драконом. Я готов часами бить по мячам. Если бы Руди стоял позади меня и шепотом подбадривал, я бы смог, наверное, победить дракона. Тут неожиданно появляется отец. Он садится за руль, и мы медленно, как головная машина похоронной процессии, выезжаем со стоянки. Напряжение между нами столь велико, что я сворачиваюсь калачиком на заднем сиденье и закрываю глаза. Я хочу выскочить из машины, убежать, найти Руди и упросить его тренировать меня. Или даже усыновить.
