Кстати, будущий каннский лауреат Михаил Калатозов страшно злился, что Валентина не отвечала ему взаимностью. Его пылкие признания в любви чередовались с горячим кавказским гневом. Говоря о тонкости и чувствительности ее актерской натуры, он тут же ругал возлюбленную за невежественность, незнание поэзии, нежелание читать и писать длинные письма. Он критиковал Валентину за отсутствие требовательности к себе и приверженность «легкому жанру». Вот отрывок из его письма, написанного после закрытия Мюзик-холла: «…Обладая данными настоящего творческого диапазона, вы сами ограничиваете свои творческие возможности, и причина эта, во-первых – в романтизации этого европейского мистингетовского жанра, со всякого рода фолибержевскими трю-ляля. Вы вбили себе в голову, что это ваш жанр, лелеете где-то в глубине сердца «высокие качества» этого искусства. И невозможность, вернее, ненужность этого жанра на нашей сцене создает в вас творческую депрессию, как в девушке, которая всю жизнь искала «героя» своей жизни, так и не нашла, осталась старой девой с истерией на почве половой неудовлетворенности…»
Калатозов со всей своей грузинской прямотой и горячностью бил «не в бровь, а в глаз». Валентине Токарской – самоучке, не имевшей в творчестве учителей, читать эти строки было обидно. Она действительно нашла себя в жанре водевиля, мюзик-холла, варьете и в душе осталась преданной ему до конца жизни, до 90 лет…
Долгие годы считалось, что знаменитый вальс «Ваша записка в несколько строчек», без которого не обходился ни один концерт Клавдии Шульженко, был написан специально для самой певицы. Но это не так. Поэт Павел Герман подарил его Валентине Токарской. В те годы лирическая песня-воспоминание никак не соответствовала темпераменту жизнерадостной примадонны Мюзик-холла. Много позже в ее архиве найдут и бережно сохраненные записки от друзей, и эмоциональные признания поклонников, и веточки засушенных цветов – поэт очень точно предсказал будущие ощущения актрисы. Но тогда она об этом не задумывалась, а наслаждалась жизнью. И петь отказалась. На одном из концертов начинающая певица Клавдия Шульженко пожаловалась на бедность своего репертуара, и Токарская отдала ей свою «Записку». С ней Шульженко стала лауреатом 1-го Всесоюзного конкурса артистов эстрады в 1939 году. Герман очень огорчился.
Спустя годы имя Шульженко гремело на всю страну, а о Токарской почти никто не вспоминал…
Мюзик-холл закрыли неожиданно, в 1936 году. Как говорила актриса: «Кричали, что мы иностранцы, что это не советский театр, кому он нужен?! Извините, каждый день зал был набит битком. Полные сборы! И по воскресеньям два раза аншлаги! Бешеная прибыль государству! Никого это не интересовало. Помещение отдали Театру народного творчества, который через год закрылся, так как никто туда не ходил».
Токарская получила приглашение в Театр сатиры и с этого момента стала актрисой драматической. Ее ввели в старые спектакли, стали репетировать новые. Были Беатриче в «Слуге двух господ», Элиза в «Пигмалионе», героини старинных водевилей и легковесных современных комедий Шкваркина. Но все это было не то. Тоска по мюзиклам, опереттам и варьете будет одолевать Валентину Георгиевну всю дальнейшую жизнь.
Но любые муки творчества – ничто по сравнению с тем, что принесла актрисе война.* * *
13 сентября 1941 года бригада № 13 в количестве 13 человек с 13 рублями суточных выехала на фронт. Театр сатиры представляли четверо: Рудин, Корф, Холодов и Токарская. Первые дни было спокойно. Выступали в лесу на сдвинутых грузовиках. А в начале октября начались бомбежки.
«В штабе нам сказали: «Кое-где просочились немецкие танки. Хотите, мы отправим вас домой? Или в тыл?» Мы молчали, – вспоминала Токарская. – Я лично до того трусихой была, что на фронт-то через силу поехала. Конечно, я домой хотела. А Корф, самый старейший из нас, самый мудрый, заслуженный, говорит: «Неудобно как-то… Что ж мы уедем?.. Мы уж свой месяц доработаем и тогда поедем». И отправились в так называемый тыл. И вот ведь как бывает, мхатовцы повернули домой – хоть пешком, хоть ползком, но вернулись живы-здоровы. А нас в ту же ночь подняли в землянках, посадили в грузовики и повезли куда-то. Но из кольца вырваться мы уже не смогли…»
Артисты попали в окружение, Корф и Рудин погибли, Холодов был дважды ранен в ногу. Остальные разбежались кто куда. Враг наступал настолько стремительно, что, казалось, ничто не в силах его остановить. Пленных было огромное количество, на всех не хватало конвоиров. Когда дошли до деревни Семелево, Валентина Георгиевна незаметно вышла из колонны. Вскоре она неожиданно встретила семейную пару циркачей Макеевых и клоуна Бугрова, с которыми выехали на фронт. Позднее разыскала в госпитале Рафаила Холодова и буквально «похитила» его. Тут же уничтожили холодовские документы, где была указана его национальность – еврей.
Скитания по лесам и деревням, голод и первые заморозки привели к тому, что пришлось регистрироваться в «Русской управе» и просить разрешения кормиться своей профессией. Сколотили новую актерскую бригаду, сделали небольшую концертную программу. Токарская пела французскую песенку, кто-то играл на гитаре, кто-то танцевал, а Холодов вел конферанс, так как довольно быстро освоил немецкий язык. Под конец хором пели «Волга-Волга, мать родная» – эту песню знали даже немцы.
Однажды к русским артистам присоединился знаменитейший берлинский конферансье Вернер Финк, взял над ними шефство. Фашисты призвали его в армию и самым откровенным способом пользовались его популярностью: достать бензин, боеприпасы и так далее. Отказать ему никто не мог. Финк съездил в Берлин, привез Валентине Георгиевне концертное платье, а также аккордеон, ксилофон и саксофон, выхлопотал артистам паек, и раз в день они получали пищу. Выступали и в русском театре для русской публики. По воспоминаниям очевидцев, Токарскую всегда встречал шквал аплодисментов. Артисты стали неплохо зарабатывать, смогли купить теплую одежду.
В 42-м Финк уехал в Берлин и не вернулся. Вероятно, его арестовали, так как он никого не боялся, говорил, что хотел, и ругал Гитлера. Бригада попала к другому немцу, который обращался с пленными, как с рабами. Началась муштра.
С отступлением артистов погнали с собой: Смоленск, Могилев, Гомель, Барановичи, а потом все дальше и дальше до самой Германии. В Берлине Токарская и Холодов выступали для русских военнопленных, которые были расселены в небольших городах и работали по хозяйству на владельцев земель.
А в конце войны на Холодова кто-то все-таки донес, что он еврей. К тому времени вчерашние коллеги по театру уже стали, по сути, семьей. Тяжкие испытания пробудили в них любовь, и арест Рафаила Холодова стал для Валентины Георгиевны настоящим ударом. Она тут же начала бешено действовать: стала подавать бесконечные петиции, пыталась убедить, что Холодов русский, просто он был прооперирован в детстве. Привели двух «свидетелей» – старых артистов из России, которые заявили, что знали деда-бабку Холодова, его родителей, что он самый настоящий донской казак – слава богу, у немцев смутное представление о казачестве. И в апреле 45-го его все-таки выпустили. Невероятно!!! Но все было именно так.
