- Уломал девку - половину дела сделал. Ну, как она брыкается?
- Жениться не напасть, да как бы женатому не пропасть, батя. Как жить вот загвоздка.
- Жили прежде, поживем в надежде.
- Вам что не балагурить, старикам. А мне? По старинке жизнь не пляшет. Да и не хочу подножный корм щипать. Есть силы в душе, размахнуться охота... Человек же я и хочу свою короткую жизнь пройти открыто, без страха, без двуличия. Думы и дела не раздирались бы, как теленок на льду.
- А мы тебя подкуем кругом, - сказал Егор.
- Какие вы кузнецы? Сами жмуритесь на каждый новый день. А жена что? Поймет?
- Грипку бери, намекали, приданое за ней - на сани не покладешь. Одна дочь у родителей, - ласково подсказала мать.
- Все они у нас в Хлебовке дикое племя, а Грипка темнее всех. Если уж падать, так с белого скакуна. Правда, Марьку я не уговаривал. Людей робеет она. Без венца не пойдет. А я комсомолец, к попу не ходок.
- Хватит тебе, накомсомолился, пошатался по сборищам, становись коренником в борозду. Ты хозяин. Работы ждет от тебя жизнь, а не краснобайства, - вразумлял отец.
- Кормилец ты мой, черныш мой, Автономыч. Крещен и Владимиром наречен был сам-то Ленин. И с женой, наверно, венчался. - Василиса поцеловала сына в черный вихор на макушке.
- Чего ты его лижешь, как корова телка? А ты, парень, с несогласной не связывайся, вся-то жизнь будет скрипеть, заваливаться, будто кособоко навитый воз, - поделился Кузьма своим опытом.
Родня разгуделась. Перебирали по косточкам отчевых:
необидчивые, веселые, работящие. Невеста послушная, уважительная, статью и лицом взяла. Определили сватом Егора, а ему в придачу Фиену, на язык которой возлагали немалые надежды.
- Уж я умаслю, уговорю за нашего царевича любую девку, хоть Пашку-монашку.
- Нам нужна работница и для продолжения рода Чубаровых, а черница блюдет верность самому господу богу.
мужик для нее отвратнее сатаны с рогами, - сказал Егор.
- Черное-то слово пореже выпускай там, брат, Марька набожная, посоветовал Кузьма.
Сваты вышли за ворота на бодрящий морозец. В сиповатом вечернем воздухе слышались смех и возгласы детей, катавшихся на санках с горы, скрип снега, голоса матерей, кликавших ребятишек домой ужинать. Люди убирались со скотиной, выходили за ворота, в избах зажигали огни. Егор и Фпена молча свернули в переулок, остановились у большого пятистенного деревянного дома. Из трубы над тесовой крышей дыбился к ранней звезде голубой дым. У ворот высокий конь, запряженный в ковровые санки, долбил литым копытом лунку в снегу.
"Захар Осипович опередил нас. Я его осмею, масленого блина", загорелась Фпена злым огнем. Вспомнила, как попьяну признавался, что внутри сердца сидит у него Марька со своей рябинкой промеж бровей: "Если бы я не погорячился однажды, была бы за мной, голуба... А что, захочу будет. Не последний я недоумок в Хлебовке!"
12
Упрежденные о приходе сватов, Отчевы поужинали.
Отец велел Марьке сидеть дома, не объясняя почему.
Марька привычно подчинилась - у отца двух слов не бывает. В горнице села за машинку шить платья меньшим сестрам. Девчонки тоже взялись каждая за свое дело, только самая маленькая забралась на полати спать. Мать шепнула Марьке, чтобы не глядела она боязно, не дрожала душой, бог даст, все обойдется по-доброму.
- Сватов ждем, - уточнила она веселее.
Марька слышала из-за тонких дверей, как на кухню вошел и поздоровался с отцом Захар Острецов.
"Господи, помилуй, неужто он вправду за мной?" - веря и не веря, смятенно думала Марька.
Летом как-то мчалась по лугам, придерживая платок на голове. В кустах крушинника настиг ее Захар, посадил рядом в ежевичник. И хоть мимо проходили, разговаривая, косари, недоумение и страх сковали ее немотыо, да и Острецов зажал рот ладонью.
- Молчи, осенью сватов пришлю. - Безбожник, а перекрестился, совсем по-мальчишескп улыбаясь до ушей. - Отпашется народ, обмолотится - пришлю. День и ночь думал о тебе.
- Не подымай ты меня высоко, не опускай низко, - сказала тогда Марька.
Осенью не посватался Захар. И сейчас он, куря у порога, говорил с отцом о какой-то комиссии по лишению голосов.
У Марькп похолодели руки, когда в горницу неожиданно зашла старуха Мавра Кошкина, ворожея, мучительница ее...
В тот горький час в крушиннике закудахтала вдруг старуха, стыдя Захара, резоня Марьку. Правда, Острецов, глядя в подслеповатые глаза бабки, сказал, что если она, раскоряка, пикнет, то после того шагу ей не будет: ночью выйдет до ветра, стукнет ее домовой по думалке, она и ноги откинет в сторону. Не ее дело доглядывать, с кем и почему собирают цветы девки. А спустя время Марька захватила старуху на своем огороде: спокойно собирала огурцы, даже головы не подняла на изумленный оклик.
Марька попросила ее хоть плети не топтать голопятыми чугунками. Но Мавре невтерпеж захотелось огурчиков к кваску . "Я, касатка расхорошая, тебе же добра желаю, приворожу Захарку, припаяю на всю жизнь. А ты не боись, если бы я про всех баяла, рта не закрывала бы - ох, как много знаю!"
Сейчас Мавра прикрыла двухстворчатую дверь, ласково улыбаясь сморщенным лицом. Пахло от нее табаком и вином, когда шептала потерявшейся Марьке, что придут сваты от первейшего парня - сокола, а этого Захара, с холощеным сердцем, потаскуна, забыть надо.
- Бабушка, ведь ничего же не было, сидели мы...
- Ну и слава богу, демону спасибо. Сшей мне юбку, лапушка, а за этот колокольчик не беспокойся! - Старуха высунула в щербинку змеино-острый язычок и, щелкнув пальцами у губ, как бы отрезала его. - Не забывай меня, горемыку, несчастный несчастьем близких жив. - И, положив на стол ситец, уплыла в черном тумане.
А в это время на кухне распахнулись двери, и на белых Еолнах морозного воздуха медленно плыл бородатым богом Егор Чубаров, а из-под его руки выпорхнула Фиена. С бесстыжей дознательностью вонзила азиатские глазки в Острецова, прямо-таки чуть не вслух требуя ответа: за кого сватаешься наперебой? За себя аль за приятеля какого?
А что председатель приехал на ретивом коне свататься, Фиена нимало не сомневалась, недаром он портфель держит на коленях, выставил напоказ новые бурки.
Егор отвычно, утратив опыт, перекрестил лпцо, поклонился поясно, сказал тихо, будто спросонок:
- Мир и радость хозяевам, - сел на лавку под потолочную широкую матку.
Фиена управилась пятикратно обмахнуть лицо крестным знамением и, форсисто, чуть не под самым носом Острецова распушив подолы двух юбок, села на табуретку под матицей. Все исходные рубежи для атаки были заняты мгновенно, может быть, потому, что хозяева предусмотрительно в этот вечер очистили места под потолочной маткой.
Договорятся или нет - дело другое, но, коли у тебя девка невеста, стулья должны стоять на подобающем месте.
