к их духовным запросам, и между ним и его детьми существовали близкие дружеские отношения. Княгиня Мария Никитишна, в свою очередь, была нежно любящей матерью. Выйдя замуж 15-лет и еще не зная большого света, молодая княгиня никогда и не интересовалась им и, отдавая всю свою жизнь семье, проводила свободные часы за чтением Евангелия, какое любила читать вслух своим детям. Воспитанная на почве глубокого уважения к религии, княгиня внесла и в свою собственную семью то религиозное настроение, какое придавало этой семье такой нежный оттенок и с особым выражением и силою сосредоточилось на княжне Марии Михайловне. Семья князя состояла из пяти сыновей, Александра [39], Николая, Алексея, Никиты и Владимира, и пяти дочерей – Веры, в замужестве графини Сиверс, Марии, Ольги, в замужестве Регекампф, Надежды, в замужестве Янович, и Софии, в замужестве графини Гейден.
Казалось бы, что окружающая молодую княжну обстановка, среди которой протекало ее детство и юность, менее всего могли способствовать выработке такого настроения, какое часто, против воли, заставляло княжну задумываться и искать ответа на вопросы, значение которых она не могла еще и не умела себе уяснить. Окруженная роскошью и богатством, вращаясь в кругу того общества, коему чужда обстановка жизни лиц, не принадлежащих к этому кругу, княжна могла искренно не знать, что на земле существует и горе и страдание… Оборотная сторона жизни была тщательно сокрыта от нее непроницаемою блестящею внешностью. Насколько мне известно, в жизни княжны не было также и никаких внешних причин, которые бы наложили на ее лицо, полное чарующей прелести, отпечаток грусти, ничего, что бы могло заставить ее тяготиться окружавшей ее обстановкой. Правда, в 17–18 лет княжна страдала нервными болями в спине, потребовавшими лечения заграницею и обращения к помощи парижских профессоров, но уже в эти годы ее настроение определилось настолько, что имело уже свою самостоятельную жизнь, хотя и тщательно скрываемую и не для всех заметную. Уже в эти годы княжна жила своею внутреннею жизнью, и эта жизнь причиняла ей тем большие страдания, чем больше требовалось усилий для того, чтобы скрывать ее. В этом отношении, несмотря, казалось бы, на исключительно благоприятные условия, княжна всё же не избежала той душевной драмы, какая неизбежна там, где сталкиваются точки зрения отцов и детей, где любовь к родителям встречает как бы препятствие в любви к Богу, где любовь к Богу заслоняет как бы любовь к родителям. Духовная жизнь княжны в эти годы протекала болезненно. Ее порывы еще не были омрачены знанием действительной жизни, не ослаблялись ни сомнениями, ни перекрестными вопросами, еще неведомыми ее юной душе. Но, задерживаясь окружающей ее внешностью, получали частичное выражение, какое едва ли удовлетворяло пылкую княжну. Незаметно для себя, но очень заметно для окружающих, княжна входила в самое себя, сделалась сосредоточенной и замкнутой и преображалась лишь тогда, когда встречалась с возможностью проявить свою деятельную любовь к ближнему. В Петербурге – посещая больницы и утешая больных, спускаясь в подвалы к беднякам и помогая им [40], в деревне – устраивая ясли и приюты для детей-сирот и всячески облегчая крестьянскую нужду. При всем том, деятельность Марии Михайловны в эти годы носила не только случайный, отрывочный характер, но и вызывалась, вероятно, смешанными мотивами. Здесь отражалась столько же обычная дань молодости, с ее общими идейными порывами, сколько и та мысль о долге к ближнему, какая нашла свое выражение лишь 4 года спустя, в 1849 году, когда княжне исполнилось уже 22 года. В этом году княжну постигла тяжкая болезнь. Паралич отнял у нее правую руку и ногу. Во время этой болезни княжна видела сон, внушивший ей желание причаститься Св. Тайн и приложиться к образу Казанской Божией Матери.
Желание княжны было исполнено. После причастия Св. Тайн, княжна поднялась с постели, подошла к столу, где стоял образ Божией Матери и, став на колени, усердно молилась. Исцеление было так внезапно, что окружающие даже не заметили, как разбитая параличом княжна встала с постели и подошла к образу Царицы Небесной. Но то, что не заметили окружающие, то оставило глубокий след у больной. С этого дня княжна решила отдать себя всецело на служение ближнему, а вера, закрепленная чудом исцеления от неизлечимой болезни, еще более поддерживала ее решение. Оставалось лишь решить вопрос о том, в какой форме осуществить идею служения ближнему. Дальнейшее, впрочем, показало, что княжна имела уже почти законченную программу такого служения. Это исцеление было для княжны весьма многознаменательным. В ее глазах это было не только исцеление от болезни, но и, что главное, молчаливый ответ на вопрос – что делать, молчаливое признание того, что она права.
В чем? В том, что заставляло ее плакать, когда другие смеялись, тосковать, когда другие веселились, чувствовать себя одинокою среди шумного света, с его радостями и заботами.
Когда мы встречаемся в жизни с такими «аномалиями», мы стараемся доискиваться существования каких-то неведомых нам скрытых причин, нам часто кажется, что эти причины внешнего происхождения, и мы стараемся всеми возможными способами устранять их. Так было и в данном случае. Встревоженные настроением любимой дочери, столь не соответствующим окружавшей ее обстановке, родители княжны старались развлекать ее выездами в свет, поездками заграницу, старались окружать ее еще большею роскошью и довольством, чтобы отвлечь ее от «мрачных» мыслей и воскресить в ней жизнерадостность ребенка.
Увы, они не догадывались о том, что именно эта роскошь и это довольство впервые заронили в чуткую душу княжны зерно сомнения, впервые подняли вопрос о том, насколько всё это нужно для блага души, нужно для истинной, а не ложной жизни.
Самая ужасная потеря – потерять себя. И чистая душа княжны Марии Михайловны боялась потерять себя в этой обстановке и силилась вырваться наружу… Быть может, эти опасения были основательны, быть может, княжна уже начинала чувствовать, как окружающая ее обстановка мертвит ее дух, но так или иначе, почувствовав такое раздвоение, княжна уже не могла жить прежней жизнью и должна была подчиниться общим законам духовной жизни, потребовавшим от нее личной жертвы.
3
Когда человек чувствует, что потерял себя, когда ищет и не находит себя и не может разобраться в своих противоречиях, падает и изнемогает, то часто ищет единения с другими людьми в надежде, что они помогут ему разобраться в себе и дадут ему то, чего он сам не сумел себе дать.
Ему дороги те люди, которые сохранили чистоту своей души и донесли ее непорочною к Тому, от Кого получили ее… Он ищет этих людей не без тайной
