Хотя Шанель, обладавшая невероятной харизмой, действительно могла внушать страх. Мало кто из ближнего окружения решался с ней спорить. Великая княгиня Мария Павловна вспоминала: «Мне довелось видеть, как люди, занимавшие большие должности, сидели и помалкивали при обсуждении важных дел, ожидая распоряжений тех, кому происхождение или более высокий пост давали право распоряжаться. Но я еще не видала, чтобы вот так ловили каждое слово человека, утвердившего свой авторитет только силой личности. Я впервые задумалась о том, какую силу заключает в себе личность, насколько это важно…»
Биограф Шанель Эдмонда Шарль-Ру рассказывала мне, что с Лифарем Коко связывала самая нежная дружба. Они виделись едва ли не каждый день, и именно Лифарь сопровождал Шанель во время ее походов по магазинам. Другим почетным занятием танцовщика было чтение вслух — по выбору Мадемуазель он зачитывал ей отрывки из классических произведений.
На мой вопрос, был ли Лифарь умным, Шарль-Ру ответила: «Совсем нет». Я спросил, может, он просто был забавным, и в этом заключался секрет его притягательности. «Ни капельки», — снова отрицательно покачала головой мадам Шарль-Ру.
«Так что же тогда привлекало в нем Коко Шанель?» — удивился я.
«Он был очень сердечным человеком, — ответила биограф Шанель. — Я его очень хорошо знала. Он говорил на плохом французском. Но в те годы русский акцент вызывал большую симпатию. При этом самыми излюбленными темами разговора для Лифаря являлись он сам и его творчество. Иногда мы просто возмущались — ну сколько можно говорить о себе?! Но не любить Сержа было нельзя».
Когда в 1946 году Серж Лифарь в опере Монте-Карло поставил балет «Шота Руставели», на тему грузинской романтической поэмы XII века «Рыцарь в тигровой шкуре», одобрение Шанель значило для него очень много. Лифарь потом долго мечтал привезти этот балет в Москву и Тбилиси. Но из этого так, увы, ничего и не вышло. Сталин будто бы потребовал, чтобы Лифарь принял советское гражданство и публично покаялся. Стоит ли говорить, что на подобные условия танцовщик пойти не согласился.
Его приезд в СССР стал возможен уже после смерти Сталина, в 1961 году. Лифарь посетил Москву, родной Киев и Тбилиси. Во время того визита Лифарь преподнес в дар Грузии несколько художественных документов, относящихся к постановке балета по произведению Руставели. Тогда Сержу Лифарю было присвоено звание «почетного грузина», о чем он с гордостью пишет в своих мемуарах.
В дар Москве великий танцовщик хотел передать несколько писем Пушкина, адресатом которых была Наталья Николаевна Гончарова. Говорили, что коллекционировать письма Пушкина Лифарь начал во время своего романа с Натали Палей. Единственное, о чем просил Лифарь взамен — это дать ему возможность поставить хотя бы один балет на сцене Большого театра. Но советские власти ответили Лифарю отказом, что его, конечно, очень обидело.
Когда спустя годы состоятся гастроли Большого театра в Париже, Лифарь не пропустит ни одного спектакля. Восхищенный гением Майи Плисецкой, он решил, что русская балерина обязательно должна быть представлена Коко Шанель. О тех днях в Париже Майя Михайловна подробно напишет в своих воспоминаниях: «…Серж Лифарь ворвался в мою артистическую уборную после «белого» акта «Лебединого».
— Вы напомнили мне Оленьку Спесивцеву. Это лучшая балерина веков. Она, как Вы, танцевала душой, не телом. Впрочем, и телом тоже. Замечательным телом…
В первый миг я даже не поняла, что это Лифарь. Невежливо, ощетинившись, отстранилась от бесцеремонного, громогласного посетителя. Но скоро смекнула, кто передо мной.
— Сколько раз я танцевал с Оленькой, столько раз понимал, что равных ей нет…
Тут Лифарь надавал тумаков всем именитым звездам балета прошлого и настоящего. Такт заставляет меня опустить имена его злосчастных жертв…
— Оленька, о Господи, прости мне согрешения, была страстно влюблена в меня. Но я не потому, поверьте, так восторгаюсь ею. Она была сущий ан гел…
…Когда к концу нашей встречи с Ольгой Спесивцевой в доме для престарелых артистов толстовского фонда под Нью-Йорком я, злого любопытства ради, спросила Ольгу Александровну — хороший ли был партнер Лифарь, — та, мягко улыбнувшись, без раздумий, тихо произнесла одно лишь слово: «плохой»…
…После «черного» акта Лифарь вновь без стука вломился ко мне. Я была не одета и, прикрывшись полотенцем, поеживаясь, добрую четверть часа слушала продолжение панегирика Спесивцевой…
Внезапно, без всякой связи, Лифарь перешел на политику:
— Избегаю советских. Все они агенты НКВД. Все до одного. Мерзавцы. Доверяю только Вам. Такие руки-крылья не могут быть у доносчицы.
Я невольно кошу глаза на свои блеклые, вымазанные марилкой оголенные плечи.
— Читал я, конечно, что Вас боялись выпускать за границу. Терзали. Я приехал специально в 1956-м в Лондон вас посмотреть… Посмотрел, нечего сказать. Какого черта Вы торчите в Москве? Оставайтесь. Пойдем утром в полицию?.. Я взмолилась.
— Сергей Михайлович, я не успею облачиться в белую пачку. Пощадите…
Лотар начинает внушительной грудью надвигаться на Лифаря. Тот ведет свое.
— Большевики никогда не простят мне телеграммы Гитлеру в день взятия вермахтом моего родного Киева. Но я же не знал, что немцы будут так зверствовать!.. У меня много писем Пушкина, его реликвии…
В общей сложности за все свои французские путешествия я провела с Лифарем добрую сотню часов жизни. Он наставлял меня в своей «Федре». Захватывающе интересно повествовал о Дягилеве, кузнецовском фарфоре, иконописи, водил по всему Парижу пешком — тайны каждой малой улочки города были ему дотошно известны, был моим Вергилием в длиннющих катакомбах переходов парижского метра. Танец Лифаря я не видела, и какой он был партнер для балерины — судить не могу. Но хореографию его я танцевала сама. Могу с убежденностью уверить, что, не будь его «Федры», «Икара», «Сюиты в белом», «Дафниса и Хлои» (он создал более двухсот балетов), не было бы ни Бежара, ни Ролана Пети. Впрочем, были бы, но были бы иные…
На следующий день после класса Лифарь подстерегал меня возле артистического входа «Гранд-опера».
— Нас ждет Коко Шанель. Я ей о Вас рассказы вал. Едем…
Опешила. Очень уж внезапно новое появление Лифаря. Но свидеться с Шанель?..
— У меня назначена встреча. Неловко подвести…
— Я — беден, не имею денег на подарок, вас достойный. Все, что зарабатываю, трачу на пушкинский архив. Встреча с Коко — вот мой вам подарок. Едем, черт возьми. Нас ждут.
Покорно прибавляю шаг. Спускаемся в метро…
