— Интересно. Как же?
— Надо было кукурузную муку с песком перемешивать и индейкам давать. Мы каждый месяц по дюжине таких индеек откармливали, затем резали и извлекали печенку, которая была белой, распухшей и порою весила до пятисот граммов каждая. А потом я учился на курсах неподалеку от Казанского вокзала. Я был примерным слушателем и очень быстро разобрался, как делать качественную молочную продукцию. Потом были подготовительные курсы при Первом медицинском институте. Но тут началась война, и меня перевели в Кремль, где была особая кухня. Я заведовал продовольственными складами года два, а потом меня сделали директором кремлевской столовой, где питалась кремлевская охрана.
— И сколько вы директорствовали?
— Шесть лет. Потом меня перевели на спецобъект «Ильинский № 14», где находился пленный генерал-фельдмаршал Паулюс и более полусотни интернированных из Германии ученых-атомщиков. Как я помню, они у нас находились с пятьдесят второго по пятьдесят седьмой год. Потом их отпустили на родину.
— Как с ними обращались?
— Очень хорошо. Да они все были освобожденные, как в санатории жили. Я же начальником ВДХ (военно-хозяйственного довольствия) был и не помню жалоб и никаких эксцессов. А в пятьдесят седьмом меня перевели в Москву на Хорошевское шоссе в специальный секретный архив, где находился фонд Гитлера, а также дела интернированных немцев и японцев.
— А какая у вас была должность и сколько вы там прослужили?
— Должность моя называлась «старший научный сотрудник», и прослужил я там до шестидесятого года. Потом попал под хрущевское сокращение. И меня сделали вольнонаемным. Там я проработал еще три года, и в шестьдесят третьем меня перевели в закрытое предприятие «Атомная энергия для мирного использования», а позже этот «почтовый ящик» переименовали в «Союзно-монтажный трест», где я стал начальником охраны и проработал тридцать пять лет до марта девяносто восьмого года.
— Так вы в возрасте восьмидесяти двух лет ушли на пенсию?
— Выходит, так. Не отпускали меня. Да и чувствовал я себя хорошо. Это вот последний месяц что-то резко сдал. Голова кружится…
— Да, интересная судьба. Ну теперь давайте вспомним Сталина. Где и когда вы встретились с ним в первый раз?
— Первая встреча состоялась в «Заречье» весной тридцать девятого года. Тогда в «Заречье» у меня жил старичок Дата Гаситашвили, который в молодости был подмастерьем у сапожника Джугашвили, у отца Сталина, и которого пожелал увидеть Иосиф Виссарионович. Александр Яковлевич привез его ко мне, и я кормил и ухаживал за ним целых три месяца. Об этом Бичиго вам рассказывал, и вы опубликовали его воспоминания в «Шпионе». Но поскольку это было почти шестьдесят лет назад, он кое-что забыл. Словом, он запомнил одно, а я другое. Так вот, я дополню кое-что об этой интересной встрече. Старичку надоело долго ждать Сталина, и он собрался ехать домой, а Александр Яковлевич не пускал его, ссылаясь на то, что нет билетов. И вот пришло время, когда нам позвонил Сталин и велел привезти старика в Кунцево. Александр Яковлевич повез его. Сталин принял Дату, устроил вечер, естественно, они выпили там. И вдруг звонок к нам в «Заречье». Бичиго взял трубку — это был его отец — и после разговора сказал мне:
«Давай, Павлик, быстро буди всех и накрывай на стол. Неси самое лучшее вино и все лучшее. К нам едет Сталин!» Ну, мы мигом все сделали и где-то без пяти минут три пополудни вышли на улицу с зятем Александра Яковлевича. Гиви его звали. Бичиго был в помещении. И вот подходит первая машина. В ней были Сталин и старик Давид. Сталин вышел из машины и сразу направился к нам. Подошел, протянул руку мне, потом Гиви и, не проронив ни слова, направился в дом. А в дверях уже появился Бичиго. Он снял со Сталина шинель, повесил ее. А Сталин оглядел залу, где был накрыт стол, и сказал по-грузински фразу — мол, дай Бог здоровья всем, кто живет в этом доме, и так далее. Следом за ним вошел Берия. Сели за стол, выпили и разговорились. И что я очень хорошо запомнил, старик стал жаловаться Сталину, что долго ждал встречи с ним, что ему тут все надоело, хотя кормили его очень хорошо и он всем доволен, но ему хочется домой, потому что родина есть родина, а Александр Яковлевич не пускал и говорил, что очень трудно с билетами. И он никак не может достать. Сталин выслушал его и говорит: «Вот когда вы, Дата, соберетесь ехать, и, если Александр Яковлевич не сможет достать билет, тогда я подключусь, и, думаю, один билет как-нибудь для вас найдем». Мы все еле сдерживали себя, чтобы не рассмеяться. Да и Сталин все воспринимал как за чистую монету, а старик все удивлялся: «Неужели с билетами у вас так трудно? А ведь у нас целый вагон чуть не каждый день в Тбилиси ходит!» И еще один эпизод. Выпили они, и Сталин вдруг у старика спрашивает: «Дата, я давно не был на родине, и если я приеду в Гори, конечно, я буду не один, ты примешь меня в гости?» Старик подумал и ответил: «Нет, Coco, не приму». — «А почему не примешь?» — «Потому что дом у меня небольшой, сыновья мне выделили всего одну маленькую комнатушку, где железная кровать стоит и тумбочка. Куда я тебя приму?» Тогда Сталин поднял бокал и сказал: «За здоровье Даты, которого я знаю с детства как честного, прямого и искреннего человека! И за всех честных и простых людей в лице Давида!» И выпил.
— В прошлую нашу встречу вы, Павел Михайлович, рассказывали про деньги, которые дал старику на дорогу Сталин…
— Да-да. Но деньги он дал ему у себя на Ближней, в Кунцеве, и старику неудобно было при Сталине их считать. Так вот, когда под утро Сталин уехал и мы легли спать, вдруг я слышу разговор наверху. А первый встал старик и в своей комнате стал считать деньги. Александр Яковлевич увидел и спрашивает у него: «Ну что ты, Дата, считаешь? Неужели Сталин обманет тебя?» А Дата отвечает: «А вдруг лишние передал? Ведь ему надо вернуть!» Вот такая была история, когда я впервые со Сталиным встретился. А так я всегда на всех его выступлениях рядом был — мало ли что понадобится!
— Мне Бичиго рассказывал, что вы Черчиллю сигары приносили, когда он к Сталину приезжал…
— Это когда война началась. Тут же к нам сразу Черчилль прилетел для заключения договора о совместных военных действиях. Тогда Сталин его и спрашивает: «Где вы хотите расположиться: в Подмосковье или в Москве?» Ведь Москву тогда бомбили. А Черчилль хитрый был, подумал и говорит: «Где скажете, там и буду!» Ну, Сталин в честь его приезда устроил банкет в Екатерининском зале Кремля. Вечером. Я, конечно, весь в суете. Закончили поздно, но Сталин с Черчиллем и Молотовым пошли в кинозал. И вдруг подходит ко мне Александр Яковлевич и говорит: «Павлик, отнеси в кинозал сигары для Черчилля». Ну, я положил сигары на поднос и пошел. Дверь была немного приоткрыта, я зашел и направился к Сталину. «Товарищ Сталин, — говорю, — это для господина Черчилля». Сталин поблагодарил меня, и я вышел. А позже Александр Яковлевич мне говорил, что Сталин у него на следующий день поинтересовался: «А что это за парень, Саша, вчера сигары приносил? Я его уже где-то видел». — «Из Гори он, — ответил тогда Александр Яковлевич. — Его отец был в дружбе с моим отцом». — «Ах, вон оно что! Ну, пусть на таких мероприятиях будет поблизости. Скромный парень».
