Когда он впервые встретил Марию, то ни секунды не сомневался в том, что эта девушка и есть та птица, которая ему все последнее время снилась. Его не смутило то, что ее представили как наперсницу Жозефины — супруги Наполеона.
Посмотрев в глаза этой женщины, он понял, что она обладает умением делать людей прозрачными, видеть их планы, мысли, будущее. Время было для нее всего лишь дистанцией, которую, как и пространство, можно было преодолевать.
Если она и подглядывала, то только в глазок вечности, причем она могла видеть разные картины — размером в год, месяц, день или вечность. Она в любом случае всегда видела «завтра».
Но как должно выглядеть «завтра» у вечности, задавался вопросом Жюльен. В виде кофейной чашки, оставленной на столе, случайно вырвавшегося бранного слова или в виде радуги или ряби на пруду? Вире подозревал, что гадалка опрокинет, разрушит его представления о времени, которые он с таким трудом высчитал, поступив в Сорбонну.
Схоласт-архиварий, привыкший размерять жизнь в соответствии с трудами Декарта, вдруг открыл для себя новую логику. И олицетворяла ее обыкновенная женщина. Она тревожила мысли Жюльена, как неразрезанные страницы в книге. Они встречались в коридорах университета. Мадемуазель посещала лекции Вире наравне со студентами-мужчинами.
Когда они первый раз заговорили, мадемуазель спросила Вире:
— Хотите, предскажу, что вас ждет завтра?
В тот же день Вире нескромно записал в дневнике: «Настоящие гадалки сами предлагают предсказывать только героям. Невзрачные смертные для них непрозрачны, как наждачная бумага, о которую трется история, набирая необходимые кубометры крови и страданий, чтобы добиться звания «полноценной».
После встречи с Марией Вире записал в дневнике: «В детстве мы обязательно боимся этих женщин, во взрослом состоянии — желаем обладать ими».
Обрывки ее странных фраз он запоминал.
1. «Завтра» движется только в одном направлении — чтобы стать «вчера».
2. Что не становится событием, не становится историей.
3. Несчастные люди те, кто думают только о завтра. Это удел малых людей. Они не могут покинуть территорию «завтра», не понимая, что нужно думать о «вчера». И остаются вечно нереализованными.
4. История движется не через года, а через поступки.
5. Время — это параллельная прямая вечности. Потому что вечность не содержит времени.
6. Рай глядит на ад, как в зеркало.
7. Завтра, борясь с прошлым, всегда оказывается на его стороне. Точно так же опережая прошлое, будущее вдруг оказывается в его хвосте. Тысячи «завтра» сливаются в одно неразличимо скучное лучезарное, из-за своей схожести. Потому что одно прошлое всегда непохоже на другое. А вся История движется только благодаря событиям. Это движение всегда происходит через судьбы героев, как по ступеням. Потому что судьбы статистов заводят в тупик и в стороны. Судьбы героев повторяются, как удачно найденные шахматные ходы, ведущие к победе. История всегда стремится вывести пешку в королевы — заурядные судьбы для нее непроходимые топи, глухие тупики, через которые нет движения вперед.
Его, как ботаника, интересовали корни этого таинственного растения, что выросло в его аудитории.
Здесь надо сделать небольшое пояснение: каждый человек носит за собой шлейф слухов.
Мария Ленорман, в силу флера таинственности, которым она себя окутывала, породила самые невероятные домыслы о своем происхождении. Фигура отца-мануфактурщика показалась ей явно менее романтичной, чем нужно.
И от нее самой пошел нелепый слух, что на самом деле ее отец не прозаический буржуа-мещанин, а личность романтическая, монах-миссионер.
Возможно, эта фантазия была обусловлена ее недолгим пребыванием в монастыре. Во всяком случае, во «Влюбленном магнетизере» Ж. Вире приводятся очень любопытные слухи о ее происхождении.
Один студент рассказал профессору, что мадемуазель родом из Африки. Ее родители — греховная пара. Отец — миссионер-монах, мать — белая девушка, проститутка, отправившаяся в колонию в обозе солдат-наемников.
Он узнал, что ее отца монаха ждал бы церковный суд, если бы не вмешательство провидения. Чернокожие дикари, в среде которых он сеял христианское учение, съели своего пастыря. Хруст костей был слышен в университетской аудитории, когда Вире рассказывали эту историю во всех подробностях.
Рассказ о каннибалах, которые съели отца мадемуазель, взволновал Вире. В мире нет ничего не взаимосвязанного. Только пресытившийся рациональными теориями ум глупого европейца может посчитать, что между опечаткой в газете о испортившейся погоде и хмурым небом над головой киоскера в тот же день нет никакой связи. Дикари, хрустя костями отца девочки, отправили ей конкретное сообщение. Это не был простой акт возмездия случайности, посланный за грехи отцу девочки. Судьба бедного монаха никого не трогала ни на земле, ни выше. Во всем была виновата его дочь, привлекшая внимание каннибалов. Точнее, каннибалы были лишь средством, обозначающим внимание. А мадемуазель — объектом внимания. Вире пришел к кощунственному выводу, испугавшему его самого, — таинственная мадемуазель привлекала внимание такой могущественной психической субстанции, которую люди темные со страхом величали Богом.
Романтическая псевдобиография детства Ленорман очень показательна. Это архетип «девушки из космоса», то есть особы, лишенной привычных корней и в силу этого способной к эзотерическим подвигам.
После гибели отца-священника его малолетнюю дочь, брошенную матерью, каким-то образом переправили во Францию — к дальнему родственнику священника, который из чувства религиозного добросердия согласился взять на воспитание дочь своего греховного родственника-монаха.
Самая показательная часть легенды Ленорман о самой себе — это ее попытка избавиться от учителя Этейллы. В ее несколько демонизированном облике карточной гадалки не хватало какой-то изюминки. Быть ученицей парфюмера Этейллы казалось ей недостаточно интересным. Именно поэтому в рассказах о ней появилась фигура некоего колдуна-мельника. Во всех культурах есть сказания, мифы, легенды о мужчинах, обладателях тайного знания, которые передавали его женщинам-ученицам.
Этот дальний родственник был довольно богат. Мещанин, разбогатевший на ветре.
Ему принадлежала единственная мельница в той округе — и местные крестьяне платили немалые деньги не только за помол своего зерна. Он умел делать деньги из обещаний, посулов, глупых надежд. Его мельница на самом деле перемалывала не зерно, а историю. Каждый, кто проводил на его мельнице час, старел на месяц.
