Массовое изготовление шлифованных контрольных калибров меня и удивляло и возмущало. Кроме того, подгонка калибрового кольца по шлифованному контрольному калибру — дело весьма затруднительное. Все эти мельчайшие бугорки «дроби», ничтожные погрешности шага, невидимые отклонения угла резьбы, некоторая эллипсность калибра, неизбежная даже при самом тщательном шлифовании резьбы, — все это нарушало плавность свинчивания. Понятно, как токари-лекальщики мучились с каждой партией резьбовых калибровых колец.
Допуск на резьбу самого калибрового кольца составляет 10-14 микрон, поэтому «запороть» кольцо по таким контрольным калибрам — весьма обычное дело.
Многочисленные опыты, отраженные в технической литературе, давно уже показали, что доведенные контрольные калибры, помимо ликвидации всех этих бед, имеют срок службы в 6 раз больший, чем шлифованные калибры, а стоят они только в 1,5 раза дороже шлифованных. Однако, когда я показал эту литературу мастерам и технологам цеха, они в один голос заявили, что все это хорошо только в книжках, а на деле ничего не выходит.
— Пробовали уже доводить контркалибры — ничего не вышло. Ну как ты доведешь калибры УНЕ, КНЕ, КИНЕ? — наступали они на меня. — У них площадка по наружному диаметру резьбы три — шесть сотых миллиметра! Нарежут ребята притир, он сядет на эту площадку и трет ее, а средний диаметр, тот, что надо доводить, и не трогает! По наружному диаметру калибр уже брак, а по среднему — еще доводить надо. Пробовали и бросили.
Моя идея была проста, как апельсин: то, что я сделал для получения внутренней резьбы колец Бриггса, надо сделать для наружной резьбы контрольных калибров. И я рискнул — пошел против технического отдела и против мастеров. Конечно, кое-кто стал смотреть на меня косо.
Я понимал, что изменить технологию будет трудно. Пошел к начальнику цеха Алексею Михайловичу Строеву. Сам в недавнем прошлом слесарь-лекальщик, Строев сразу понял идею, оценил ее выгоды и сказал:
— Контрольные калибры будем доводить твоим методом, а за нормаль резьбы Бриггса — спасибо! Где твое предложение?
Я сказал,что в техотделе. Через несколько дней Строев подошел к моему станку и сказал:
— Твоя технология утверждена вопреки протестам техотдела, а за предложение получишь 1000 рублей (это было еще по старым ценам) — оно признано техническим усовершенствованием.
Кроме Строева вряд ли кто в цехе понял тогда сущность полуходового притира, но выгода его была налицо.
Я заметил, что токари-лекальщики — старожилы завода — иногда подсматривают за мной, когда я нарезаю на станке новый притир, а потом собираются вместе и обсуждают — как же его нарезать? Воспитанные на старых традициях, они, видимо, ду мали, что я «зажму» секрет изготовления притира и один буду извлекать из этого какие-то выгоды. Поэтому они даже не пытались расспросить меня. Невольно вспомнился ленинградский завод «Пневматика», где я сам исподтишка подсматривал за работой отличнейших лекальщиков Зайко и Дмитриева и не решался ничего у них спросить, будучи уверен, что они все равно ничего мне не расскажут.
Но я не делал тайны из своего метода. Сперва показал, как надо нарезать новые притиры токарю А. Савину, потом токарю В. Максимову, потом В. Корытцеву. Они быстро освоили новые приемы и по сей день, при надобности, успешно пользуются ими. С 1952 г. все контрольные резьбовые калибры на нашем заводе выпускаются только с доведенной резьбой. Долговечность их возросла в 6 раз, и, естественно, требоваться их стало гораздо меньше.
В настоящее время притир с полуходовой резьбой известен токарям-лекальщикам многих заводов нашей страны.
Все время я был так занят новой техникой, что как-то не заметил, что стал «фигурой» в цехе. Меня выбрали в цеховой комитет профсоюза, года три я был заместителем председателя цехкома и вел производственный сектор. В то время у нас в цехе был замечательный секретарь партийного бюро Александр Сидорович Баранов. Он часто приходил к станку и подолгу беседовал со мной. Однажды он сказал мне:
— А почему ты, Борис Федорович, до сих пор не в партии?
Я шутя ответил:
— Поручителей нет!
А сам подумал: «А почему, в самом деле? И почему я об этом никогда не задумывался?»
Видимо, я так увлекся своей техникой, что на какое-то время забыл про все остальное.
Рекомендации в партию мне дали секретарь партбюро Баранов, начальник центральной измерительной лаборатории Фалеев и начальник цеха.
И вот настал день, когда меня приняли в кандидаты партии. А через год я был членом КПСС. Чувствуя за собой теперь большую ответственность, я старался работать еще лучше. Одному из первых на заводе мне вручили личное клеймо. Такое высокое доверие было, конечно, очень приятно.
Хочется сказать несколько слов о моих учениках. Всего их было, наверное, около сорока — люди совершенно различные, с разными характерами, мыслями, целями и стремлениями. Всем им я старался привить любовь к нашей трудной и интереснейшей профессии. Не все выдерживали тяжелую науку токаря-лекальщика, был и «отсев». В настоящее время рядом со мной работает только один мой ученик — Владимир Корытцев. Ученик- это только так говорится. Он имеет 5-й разряд новой тарифной сетки, зарабатывает 200 рублей в месяц, считается в цехе одним из главных «зубров» по резьбовым делам.
Остальные мои ученики, познав тайны токарно-лекального искусства, разбрелись по другим заводам. И я считаю, что это правильно и закономерно.
Вот, скажем, мой бывший ученик Сафиула Исхакович Нуриманов. Татарин по национальности, он с большим трудом закончил русскую школу, попал на наш завод и впился в токарно-лекальное дело, как клещ. Дело давалось трудно, одна неудача следовала за другой, но он не сдавался. Видя такое упорство, я проникся к нему уважением и решил во что бы то ни стало сделать из него настоящего лекальщика.
Пришел он ко мне уже квалифицированным токарем, а учился у меня целых три года вместо положенного одного. И все-таки он выучился и стал отличным токарем-лекальщиком. Сейчас он работает на московском машиностроительном заводе «Коммунар» и считается там главным «резьбовых дел мастером». Сафиула Исхакович добился своего.
Сафиула Нуриманов (
справа) не упустит ни одного движения
Другой мой ученик — Анатолий Пономарев — человек иного склада. Подвижный, веселый, он все делал как бы шутя и все ему удавалось с первого раза. Однако работа его полностью не удовлетворяла, и, еще не окончив учебу у меня, он поступил в вечерний институт. Пять лет он совмещал сложную работу с учебой и все же получил диплом с отличием. Сейчас он ведущий инженер одной из лабораторий ВНИИАлмаз.
