Ознакомительная версия.
Фельдмаршал дал знать Нейрату и Штрелину о том, что принял подготовительные меры и готов сделать максимум от него зависящего, вовсе не претендуя на свое участие в новом правительстве.
Американцы пытались войти в контакт с Роммелем, о чем стало известно только после войны. Американский летчик полковник Смат, который был сбит над Веной 10 мая 1944 года и попал в плен, во время допроса объявил, что хотел бы связаться с Роммелем, чтобы попытаться организовать переговоры, призванные покончить с войной. Запись допроса была сделана в лагере для военнопленных офицеров в Оберурзеле, и по одной ее копии было отправлено Герингу, Геббельсу и в министерство авиации. Роммель об этом проинформирован не был.
Перед вторжением все мысли были сосредоточены на том, чтобы спасти рейх. Только человек, которому приходится бороться с решениями, охватывающими сферу общественных, политических и военных интересов далеко за пределами своей страны и затрагивающими сам ход истории, может представить сумятицу, которую такое напряжение вызвало в сознании военного лидера Германии. Проблему, которая стояла перед принцем Гомбургским, Луи Фердинандом и Йорком, едва ли можно было сопоставить с той, с которой столкнулись гитлеровские генералы. Фельдмаршал Роммель был согласен с требованиями Наполеона к своим генералам, а именно, что в решающие моменты истории государственное мышление должно возобладать над военным мышлением. Фельдмаршал не был ни «узколобым генералом, готовым слепо следовать приказам», по выражению Шлиффена, ни «генералом по особым поручениям» для Гитлера, чтобы быть посланным им вперед, подобно тому как Робеспьер посылал своих генералов, когда впереди был враг, а сзади – виселица. Роммель придерживался заповеди Мольтке, по которой в качестве последней надежды на спасение гуманизм ставился выше, чем воинский долг, а человек выше принципов. Роммель любил цитировать Гитлера во время вечерней прогулки в парке Ла-Рош-Гюйон. С горькой иронией он приводил слова из книги Гитлера «Майн кампф», которые абсолютно противоречили последующим действиям диктатора:
«Когда правительство нации ведет ее к гибели, бунт является не только правом, но и долгом каждого гражданина… Человеческие законы приходят на смену законам государства…
Долг дипломатии – поддерживать существование нации, а не героически вести ее к уничтожению. Любые средства сохранения ее хороши, и пренебрежение ими должно рассматриваться как безответственное преступление».
Роммель упорно старался установить, где та грань, за которой подчинение оканчивается для генерала, чувствующего себя ответственным за судьбу нации, и за какой гранью человеческая совесть требует мятежа. Он прекрасно осознавал разницу между подчинением Богу и человеку. Ради людей он должен был взять на себя груз чрезвычайной ответственности, если все другие средства будут исчерпаны. И снова он попытается как письменно, так и в устной форме изложить свои соображения, чтобы по возможности убедить Гитлера круто изменить свой курс. Если этот последний призыв будет проигнорирован, как это случилось с предыдущими призывами, то он будет чувствовать себя свободным от клятвы преданности. Тогда его долг будет состоять в том, чтобы начать действовать – действовать во имя своей отчизны. Ему было ясно: только самый высокопоставленный военный руководитель компетентен, имеет право и обязан принять эту сверхъестественную ответственность и решение. Этого не может сделать отдельно взятый солдат или офицер, не обладающий такой же степенью проницательности. Роммель взял на себя ответственность за решения и отверг требование Гитлера отвечать только за исполнение приказов. Он хотел спасти свою страну и мир от дальнейшего кровопролития и уберечь прекрасные города своей родины от вымирания, а ее плодородные поля от запустения. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы бои велись на немецкой земле, независимо от того, насколько благоприятными могут быть условия для безжалостного врага. Талейран однажды сказал: «Благословенны те люди, которые могут найти миротворца, если их собственный лидер не годится даже в качестве древка белого флага».
Роммель прекрасно отдавал себе отчет в том, что независимые действия могут привести к самоуничтожению и вполне могли бы стать предлогом для новой легенды о «ноже в спину», но он никогда не ужасался мысли о самопожертвовании.
Роммель, Фалькенхаузен и фон Штюльпнагель со всей откровенностью информировали фельдмаршала фон Рундштедта о своих планах.
Существовало взаимное доверие между Роммелем, Рундштедтом и генералом Блументриттом, начальником штаба Рундштедта. Роммель глубоко уважал Рундштедта как опытного солдата старой школы, знаменитого ученика Шлиффена. В своих суждениях о ведении войны в целом и о политической ситуации оба фельдмаршала были полностью согласны друг с другом. Рундштедт был выдающимся стратегом, мастером инструментов войны, но с возрастом утерял свой творческий напор и ясность в понимании ответственности перед нацией. Язвительная покорность и безразличие стали все чаще и чаще заметны в его характере. Он, конечно, презирал Гитлера и называл его во всех приватных беседах «богемским капралом». Но похоже, он полагал, что высочайшая мудрость состоит в том, чтобы выражать претензии и слать донесения о серьезности положения. Действовать он предоставлял другим. Во время обсуждения формулировки общих требований к Гитлеру Рундштедт сказал Роммелю: «Вы молоды. Вы знаете и любите людей. Вы сделайте это».
Рундштедт оказался в отставке не просто как отслуживший свое генерал, но и из-за личностных качеств, и как раз в тот момент, когда требовались чрезвычайные усилия. Рундштедт был почти неизвестен солдатам на фронте, в то время как Роммель не прекращал демонстрировать свои поразительные способности личного руководства солдатами, не щадя себя самого.
Фельдмаршал фон Рундштедт 4 июля 1944 года, когда его отзывали с Западного фронта, сказал Роммелю, что уже никогда больше не примет командование. Трудно объяснить его последующее поведение: он был членом так называемого суда чести после 20 июля, который, выдворяя его товарищей из вермахта, создал основание для их осуждения народным судом. А 5 сентября он возвратился к командованию на Западе, и, наконец, он стал представителем Гитлера на «государственных похоронах» убитого 17 октября в Ульме Эрвина Роммеля. Судьба дала ему уникальный шанс сыграть роль Марка Антония. Он продолжал оставаться в состоянии моральной апатии.
Решения этого совещания вылились в план мобилизации, составленный в значительной мере с помощью генерала Карла Генриха фон Штюльпнагеля.
Ознакомительная версия.
