увидев дым и пламя, вырывавшиеся из-под одеяла потенциального террориста, один из пассажиров удержал его, а бортпроводники погасили пламя, позволив самолету благополучно приземлиться. Только что прибыв на Гавайи с Мишель и девочками на столь необходимый десятидневный отдых, я провел большую часть следующих нескольких дней в телефонных разговорах с моей командой по национальной безопасности и ФБР, пытаясь определить, кем именно был Абдулмуталлаб, с кем он работал и почему служба безопасности аэропорта и наш список террористов не помешали ему сесть на самолет, направляющийся в США.
Но что мне не удалось сделать в те первые семьдесят два часа, так это последовать своим первоначальным инстинктам: выйти на телевидение, объяснить американскому народу, что произошло, и заверить его в безопасности поездок. Моя команда привела разумные аргументы в пользу ожидания: По их мнению, президенту важно иметь все факты, прежде чем делать заявление для общественности. Но моя работа включала в себя не только управление правительством или правильное изложение фактов. Общественность также ожидала от президента объяснения сложного и часто пугающего мира. Вместо того чтобы показаться благоразумным, мое отсутствие в эфире создало впечатление, что я не принимаю участия в происходящем, и вскоре мы подверглись обстрелу со стороны всего политического спектра, причем менее благожелательные комментаторы предположили, что я больше заботился о своем тропическом отпуске, чем об угрозах Родине. Не помогло и то, что мой обычно невозмутимый министр внутренней безопасности Джанет Наполитано ненадолго запнулась в одном из своих телеинтервью, ответив на вопрос о том, где нарушилась безопасность, заявив, что "система работает".
Наше неправильное обращение с так называемым "Подрывником в нижнем белье" сыграло на обвинениях республиканцев в том, что демократы мягко относятся к терроризму, ослабив мою руку в таких вопросах, как закрытие центра содержания под стражей в Гуантанамо. Как и другие ляпы и невынужденные ошибки, которые произошли в течение первого года моей работы, эта, несомненно, способствовала моему падению в опросах. Но, по мнению Экса, который проводил дни напролет, изучая политические данные с разбивкой по политическим партиям, возрасту, расе, полу, географии и бог знает чему еще, мое падение политической удачи в 2010 году можно было проследить по одному главному фактору.
Экономика все еще воняет.
На бумаге казалось, что наши чрезвычайные меры — наряду с интервенциями Федеральной резервной системы — работают. Финансовая система была в рабочем состоянии, а банки находились на пути к платежеспособности. Цены на жилье, хотя и снизились по сравнению с пиком, по крайней мере, временно стабилизировались, а продажи автомобилей в США начали расти. Благодаря Закону о восстановлении потребительские и деловые расходы немного оживились, а штаты и города замедлили (хотя и не остановили) увольнения учителей, полицейских и других государственных служащих. По всей стране осуществлялись крупные строительные проекты, восполняя часть дефицита, возникшего в результате краха жилищного строительства. Джо Байден и его начальник штаба, мой бывший тренер по дебатам Рон Клейн, отлично справлялись со своей работой по контролю за потоком стимулирующих долларов, причем Джо часто посвящал куски своего рабочего дня тому, чтобы поднять трубку и накричать на чиновников штата или местных властей, чьи проекты отставали от графика или которые не предоставляли нам надлежащую документацию. Аудит показал, что в результате их усилий всего 0,2 процента долларов, выделенных на программу Recovery Act, были потрачены не по назначению — статистика, которой могут позавидовать даже лучшие частные компании, учитывая суммы денег и количество проектов.
Тем не менее, для миллионов американцев, преодолевающих последствия кризиса, ситуация казалась не лучше, а хуже. Они по-прежнему рисковали потерять свои дома из-за лишения права выкупа. Их сбережения были истощены, если не полностью уничтожены. И что самое тревожное, они по-прежнему не могли найти работу.
Ларри Саммерс предупреждал, что безработица является "запаздывающим индикатором": Компании обычно начинают увольнять сотрудников только через несколько месяцев после начала рецессии и возобновляют прием на работу только после ее окончания. Конечно, в 2009 году темпы потери рабочих мест постепенно замедлились, но число безработных продолжало расти. Уровень безработицы достиг пика только в октябре, составив 10 процентов — самый высокий показатель с начала 1980-х годов. Новости были настолько неизменно плохими, что в первый четверг каждого месяца, когда Министерство труда присылало в Белый дом предварительную копию ежемесячного отчета о занятости, у меня завязывался узел в животе. Кэти утверждала, что обычно она может определить содержание отчета по языку тела моей экономической команды: Если они отводили взгляд, говорила она мне, или говорили тихим тоном, или просто передавали ей манильский конверт, а не ждали, пока она вручит его мне лично, она знала, что нас ждет еще один тяжелый месяц.
Если американцы по понятным причинам были разочарованы медленными темпами восстановления экономики, то спасение банков вывело их из себя. Люди ненавидели TARP! Их не волновало ни то, что чрезвычайная программа сработала лучше, чем ожидалось, ни то, что более половины выданных банкам денег уже возвращено с процентами, ни то, что экономика в целом не могла начать выздоравливать, пока рынки капитала снова не заработали. Избиратели во всех политических кругах считали спасение банков аферой, которая позволила финансовым баронам выйти из кризиса относительно невредимыми.
Тим Гайтнер любил подчеркивать, что это не совсем так. Он перечислял все способы, которыми Уолл-стрит расплачивалась за свои грехи: инвестиционные банки разорились, руководители банков были смещены, акции размыты, миллиарды долларов убытков. Аналогичным образом, юристы генерального прокурора Холдера в Министерстве юстиции вскоре начнут заключать рекордные сделки с финансовыми учреждениями, которые были уличены в нарушении закона. Тем не менее, невозможно было обойти тот факт, что многие из людей, наиболее виновных в экономических бедах страны, оставались сказочно богатыми и избегали судебного преследования главным образом потому, что законы, как они были написаны, считали эпическое безрассудство и нечестность в зале заседаний или на торговой площадке менее заслуживающими порицания, чем действия подростка, ворующего в магазине. Какими бы ни были экономические достоинства TARP или юридическое обоснование решений Министерства юстиции не выдвигать уголовных обвинений, все это попахивало несправедливостью.
"Где мой залог?" — продолжал звучать популярный рефрен. Мой парикмахер спросил меня, почему никто из руководителей банков не попал в тюрьму; то же самое сделала и моя свекровь. Защитники жилищного строительства спрашивали, почему банки получили сотни миллиардов в рамках программы TARP, в то время как лишь малая часть этой суммы была направлена на оказание прямой помощи домовладельцам, которым грозит лишение права выкупа, в погашении их ипотечных кредитов. Наш ответ — что, учитывая огромные размеры американского рынка жилья, даже такая масштабная программа,
