В самый разгар битвы за Москву Сталин в речи на торжественном собрании 6 ноября скажет о провале гитлеровского «сумасбродного плана молниеносной войны против нас». Таким образом, уже к исходу осени потерпела крах вся стратегия гитлеровского «блицкрига». Но как раз в это время гитлеровское командование, отложив триумфальные прожекты, предприняло отчаянные попытки оживить «блицкриг», подать его хотя бы в сокращенном и, так сказать, осенне-зимнем, престижном, варианте: коль скоро не удается на севере России и туго приходится в центре, на московском направлении, чтобы выйти на запланированный победный рубеж войны до зимы, то пробиться – на юге к Волге и на Кавказ.
Вот почему, несмотря на героическое сопротивление наших войск Юго-Западного и Южного фронтов, вражеские войска 6-й и 17-й полевых армий и 1-й танковой группы упорно продвигались на восток и к концу октября заняли Донбасс и Харьков, подошли к Ростову, заняв 17 октября Таганрог, и нацелились в излучину Дона, а за ним Волга и Кавказ – рукой подать.
Но темпы – уже не те. Есть такое наиважнейшее слагаемое успеха наступления сухопутных войск, которое во многом зависит и от количества сил. Если у тебя их недостаточно, противная сторона контрударами собьет твой темп наступления. И тогда сколько ни продвигайся, запланированная победа на назначенных рубежах не состоится. Гитлеровцы заняли Ростов только 21 ноября и выдохлись. Для поддержания высоких темпов наступления им нужны были дополнительные войска. И они были. Была 4-я румынская армия. Согласно трофейным документам и разведданным Приморской армии, в ней числилось 20 дивизий и 7 бригад, это в пересчете 23 дивизии. Но эти силы были прикованы к Одессе и не могли помочь немцам прорваться к Волге и на Кавказ.
Немецкие темпы наступления в сентябре – ноябре на юге (да и на других направлениях, в том числе и на московском, и тихвинском) – это не июньские – июльские – по 30 километров в сутки, когда враг за три недели углубился на нашу территорию до 600 км, а всего 6–8, от силы 10 км. Ползучие темпы осеннего увядания, темпы умирающего «блицкрига». И этому есть объяснение: повсеместно усилилось сопротивление Красной Армии и Флота.
Не достигнув стратегической цели – разгрома Красной Армии у границы, гитлеровское командование вынуждено было круто повернуть левофланговые армии на северо-восток, в направлении Риги – Пскова – Ленинграда, а правофланговые армии основной группировки – на юго-восток, в большую излучину Днепра и, втягиваясь в тяжелые и затяжные сражения, начать наступление всеми войсками по расходящимся направлениям веером. А это повлекло бы за собой непрерывное разжижение боевых порядков и отрыв флангов, сделало неустойчивым оперативное построение наступавших войск. Это были роковые, но неизбежные для немцев решения.
Да, приграничное сражение мы проиграли, так как не смогли отбить нападение большой и хорошо организованной силы. Но и немцы не реализовали свой план разгрома Красной Армии. Обе стороны не достигли стратегических целей. И этим как бы подводился итог начала войны. В будущем мы назовем его начальным периодом войны, который закончился в середине июля, когда мы организовали и повели крупные оборонительные сражения на реке Луге, у Смоленска, под Киевом и Одессой, остановив врага, или задержав его продвижение, или сбив темпы его наступления на том или ином главном направлении[3].
И теперь гитлеровцы, растянув свои войска в пространстве, втянулись уже в затяжную, изнурительную, опасную для них войну. Июльский рубеж расчленил ход войны, и от него война пошла не по тем планам, что гитлеровцы писали перед нападением, теперь их писал и советский воин своей отвагой и мастерством, и большой кровью, чтобы к зиме порушить планы врага.
Гитлеровцы в первые свои победные дни полагали, что война скоро закончится (так записал Гальдер в дневнике от 3 и 4 июля, так говорил Гитлер 4 июля)[4]; а мы посчитали, что только начинаем. А такая перспектива для
Германии во всех аспектах – экономическом, морально-политическом, военном, демографическом – погибельна. Коль скоро фашистская Германия потерпела неудачу в стремлении разгромить Красную Армию у границы и большая война выплеснулась на широкие российские и украинские просторы и на большую глубину – чего так опасались гитлеровцы и намеревались избежать, – то теперь Гитлер, сколько ни одерживай побед, конечных стратегических целей – уничтожения Советского государства – ему не достичь[5].
Мы верили в погибель Гитлера и в свою конечную победу, когда сражались у стен Одессы, и будем верить, защищая Кавказ. Эта святая вера в жизнеспособность советской власти и Коммунистической партии была не мистической и фатальной, а укрепилась всем ходом истории и ходом борьбы в начавшейся войне – беззаветной борьбой советских воинов, вдохновлявшей и нас, командиров, на совершенствование руководства боями. При этом мы допускали мысль, что гитлеровцы могут добиться еще немало тактических и оперативных успехов и достигнуть отдельных промежуточных стратегических целей, а мы переживем не один горестный день. Все впереди будет. И в свой час беда падет на головы гитлеровских захватчиков – придет час расплаты за разбой. И все-таки большие военные беды германской армии начались, когда она в лето сорок первого – самое мрачное, но и самое героическое для нас, лето войны – попала в цепкие объятия широких просторов, напоролась здесь на стойкость советских воинов в летних оборонительных сражениях и заполучила всенародную войну Именно с этого времени началось восхождение фашистской Германии на Голгофу где она и закончила свой путь бесчестия, обнажив наизнанку свои нечистоты на вселенское обозрение.
А все началось с того, что Гитлер и его окружение, как мы потом прочитаем, убеждали, твердили перед войной своим военным кадрам, что с «глиняным колоссом» (так они называли нашу армию) будет покончено в первой схватке, русская армия распадется быстро[6]. А военные кадры, прежде всего генералы и офицеры, ненавидевшие все русское, советское, как губка впитывали эти догматические посылы фюрера, это была наилучшая питательная среда в германском фашистском обществе для выращивания и внедрения в сознание всех гитлеровских солдат бредовых идей молниеносной войны. Преодолев свои первые кастовые, дворянские порывы презрения к «выскочке ефрейтору Гитлеру», генералы и офицеры начали смотреть на Советский Союз и его Вооруженные силы глазами фюрера – ведь теперь их застарелые антирусские, антисоветские настроения совпадают с гитлеровскими целями. И они послушно и в охотку, под его командованием, признав его духовную и физическую власть над собой, почитая его, как провидца, как военного и политического своего вождя, с их рабским врожденным низкопоклонством и пресмыкательством, очертя голову бросились с фашистским остервенением выполнять приказы своего фюрера.
Повторяю: тогда мы многого из задумок врага не знали, уже в ходе войны и особенно после ее окончания все стало ясным и понятным в планах и действиях врага. И чтобы мое повествование было складным и хорошо усваивалось, я, исключительно в интересах читателя, продолжаю вести рассказ в полном соответствии с послевоенным исследованием трофейных немецких документов и изучением документов советского военного командования, не расходясь в главном с прежними публикациями: историческими и мемуарными.
Исходя из ошибочной военно-политической посылки о легких победах в России, с быстрым разгромом Красной Армии, гитлеровское командование, в ходе завершения стратегического развертывания, перед нападением своих основных сил трех главных группировок – «Север», «Центр», «Юг», – сосредоточив в полосе от южной Балтики до северных Карпат (приблизительно около 750 км по прямой) 117 немецких дивизий[7], произвело оперативное построение этих войск в один эшелон армий – все армии в одну линию[8]. Это грубейший отход от теории военного искусства в войне с сильным противником, да даже со слабым. Но это был не ошибочный шаг опытных и знающих военное дело немецких генералов, а преднамеренные, продуманные действия, когда надменность, извечная недооценка противника, подавляет разум принимающего важные оперативно-стратегические решения. Спесь германского генералитета, его лютое презрение ко всему талантливому иноземному – общеизвестны. Это впитывалось с «молоком матери», это их наследственный порок, душивший неплохие военные знания германца. На немецких генералов – с их врожденным слепым повиновением верховному вождю, преклонением перед ним – находило прямо-таки колдовское затмение по части оценки противника, они смотрели на него глазами предков, а теперь еще и фюрера. Поэтому-то они и не поставили хотя бы одну армию во второй эшелон для помощи первому, для ликвидации задержек и недопущения оперативных пауз в наступлении на главном направлении, для наращивания усилий, наконец – для развития успеха в стратегическом и оперативном плане; а то, что они кое-где «сдвоили ряды» некоторых дивизий, это мера тактического масштаба, с некоторым влиянием на оперативные задачи.
