Ознакомительная версия.
Что за бардак! Мне на ум приходят рассказы Aba[4] о площади Аль-Ка в центре Саны, где собираются безработные. Как только лучи рассветного солнца освещают город и смолкает azan, призыв на утреннюю молитву, каждый становится сам за себя, ведь работа достается лишь первым. Голод превратил сердца этих людей в камень. Нет времени переживать за судьбу других. А мне так хотелось, чтобы кто-нибудь взял меня за руку, ласково посмотрел. Чтобы меня хоть раз выслушали! Но создается впечатление, что я остаюсь для всех незаметной. Я слишком маленькая для них. Большинству я едва дохожу до пояса — ведь мне всего десять лет, а может, и меньше, кто знает?
Я представляла себе суд по-другому… Казалось, что это чистое спокойное место. Огромный дом, где Добро торжествует над Злом и решаются все проблемы на земле. Я уже видела суды, когда смотрела телевизор у соседей, и помню судей в длинных мантиях. Говорят, что именно они могут помочь людям, попавшим в беду. Обязательно нужно найти одного из них, чтобы рассказать ему свою историю. Под покрывалом ужасно душно. Щеки горят от стыда, голова болит. Хватит ли у меня сил идти вперед? Нет. Да. Наверное. «Слишком поздно отступать!» — говорю я себе. Самое страшное уже произошло. Надо двигаться дальше.
* * *
Сегодня утром, выходя из родительского дома, я поклялась, что не вернусь туда, пока не добьюсь своего. На часах было ровно десять.
— Купи, пожалуйста, хлеба к завтраку, — сказала мама и протянула мне 150 риалов[5].
Я практически машинально стянула волосы в узел и спрятала их под черный платок, завернулась в черное покрывало — все йеменские женщины одеваются так, когда выходят на улицу. Закрыла за собой дверь, на трясущихся ногах прошла несколько метров и села в первый остановившийся рядом автобус, который ехал по проспекту, ведущему в центр города. Вышла на конечной, а там… пересилила свой страх и первый раз в жизни одна села в желтое такси.
* * *
Очередь во дворе кажется бесконечной. К кому же мне обратиться? Внезапно в толпе я замечаю направленный на меня заинтересованный взгляд. Рядом с лестницей, которая ведет ко входу в здание из бежевого бетона, стоят три мальчика в пластиковых сандалиях и оглядывают меня с головы до ног. Их почерневшие от пыли щеки напоминают мне о младших братьях.
— Скажу твой вес за десять риалов! — кричит один из них, потрясая старыми помятыми весами.
— Чаю, чтобы утолить жажду? — предлагает второй, показывая корзинку, полную дымящихся стаканчиков.
— Свежий морковный сок? — обращается ко мне третий, нацепив свою самую любезную улыбку и протягивая правую руку, в надежде получить монетку.
Нет, спасибо, я не хочу пить. Ни тем более взвешиваться! Если бы они только знали, что привело меня сюда…
Окончательно растерявшись, снова вглядываюсь в лица суетящихся вокруг взрослых. Женщин в темных покрывалах невозможно отличить одну от другой. Но вот я замечаю мужчину в черном костюме и белой рубашке, который идет в моем направлении. Судья, может быть… или адвокат? В любом случае, надо попытаться.
— Простите, господин, мне надо поговорить с судьей!
— С судьей? Это там, надо подняться по лестнице, — отвечает он, едва удостоив меня взглядом, и снова растворяется в толпе.
У меня нет выбора. Нужно пройти по лестнице, которая лежит прямо передо мной. Это последний и единственный шанс что-то изменить. Я чувствую себя грязной. Придется протолкаться через толпу, которая ближе к главному входу становится совсем плотной, одну за другой пройти все ступени, чтобы рассказать свою историю. Я едва не падаю, но умудряюсь удержаться на ногах. Глаза сухие — мне пришлось слишком много плакать, больше не могу. Нет, я не могу сломаться. Не сейчас.
На белых, похожих на больничные, стенах я различаю надписи на арабском языке. Несмотря на все старания, не могу разобрать, что там написано. Во втором классе меня заставили уйти из школы — как раз перед тем, как жизнь превратилась в кошмар, поэтому я не умею писать ничего, кроме своего имени — Нуджуд. Чувствую себя очень неуютно. В конце концов взгляд падает на группу людей в зеленой униформе и беретах. Это явно полицейские. Или солдаты? У одного из них на плече висит автомат Калашникова.
Меня начинает трясти. Если они меня заметят, то, скорее всего, арестуют. Маленькая девочка убежала из дома — так не пойдет. На негнущихся ногах я подхожу к первой попавшейся женщине, скрытой под черным покрывалом, надеясь привлечь внимание незнакомки. «Давай, Нуджуд! — шепчет кто-то внутри меня. — Ты, конечно, девочка. Но ты еще и женщина! Настоящая женщина, хотя ты это еще до конца не поняла».
— Я хочу поговорить с судьей!
Удивленный взгляд глаз, заключенных в черную рамку. Женщина, стоящая впереди, не заметила, как я подошла.
— Что, прости?
— Я хочу поговорить с судьей!
Неужели она тоже сделает вид, что ничего не понимает, как поступали остальные?
— А какой судья тебе нужен?
— Я просто хочу поговорить с судьей!
— Но здесь много судей…
— Отведите меня к судье, все равно к какому!
Она молчит, удивленная моей настойчивостью. Если только не окаменела от моего пронзительного крика.
* * *
Я простая девочка из деревни, живущая в городе, которая всегда подчинялась мужчинам нашей семьи. С самого рождения я училась отвечать «да» на все приказы. Но сегодня скажу «нет». Моя душа осквернена. Никто не имеет права помешать мне встретиться с правосудием. Это последняя возможность — и я так просто не сдамся. Ни холодный, как мрамор стен, взгляд, ни эхо собственного крика, разносящееся по зданию, не заставят меня замолчать. Я уже три часа бессмысленно брожу по лабиринту суда. И хочу наконец поговорить с судьей!
— Хорошо! — отвечает женщина и делает знак, чтобы я следовала за ней.
* * *
Дверь открывается, и я оказываюсь в обитой войлоком комнате; на полу — коричневый ковер, по которому туда-сюда ходят люди. У дальней стены за столом сидит тонколицый усач и пытается справиться с потоком вопросов, которые обрушиваются на него со всех сторон. Судья! Наконец-то! В комнате шумно, но я почему-то чувствую себя в безопасности. Все получится. На стене висит вставленная в рамку фотография: это же «Amma Ali», «дядюшка Али», как нас учили говорить в школе, — президент нашей страны, Али Адаллах аль-Салих, избранный более тридцати лет назад.
Подобно другим людям в комнате, сажусь в одно из темно-коричневых кресел, стоящих вдоль стены. Снаружи доносится крик муэдзина[6], призывающего к полуденной молитве. Постепенно начинаю замечать вокруг знакомые лица, точнее, глаза, с которыми я встречалась взглядом во дворе. Некоторые из посетителей недоуменно кивают в мою сторону. Неужели они наконец-то признали, что я существую? Как раз вовремя. Обнадеженная, прижимаюсь головой к спинке кресла и терпеливо жду своей очереди.
Ознакомительная версия.
