признан всеми, казалось, исключало всякую возможность конфликта. Генерал ратовал за прекращение дальнейшего наступления; он, единственный среди многих военачальников, возлагал ответственность за провал не только на одних солдат, но и на офицеров. Он с сочувствием высказывался о выборных организациях в армии, о комиссариатах и т. д. Следовательно, назначение Корнилова осуществилось по серьезным соображениям, а вовсе не из-за «безответственного влияния» премьера Керенского.
Однако сразу же после назначения Корнилова обнажились опасные черты его нрава. В телеграмме, в которой он принимал полномочия главнокомандующего, он сделал ряд заявлений относительно реформ в армии. По сути, эти реформы были в принципе одобрены и уже разрабатывались Временным правительством до назначения Корнилова; но генерал выдвинул свои требования в неприемлемой форме. Он интерпретировал свои права как Верховного главнокомандующего в еще более широком плане, чем даже великий князь Николай, и принял по отношению к Временному правительству такой непозволительный тон, что вынудил Керенского немедленно подать в отставку и выйти из Временного правительства. Тем не менее Корнилову было позволено сохранить пост главнокомандующего, отчасти из-за того, чтобы избежать перемен в Верховном главнокомандовании в столь критический момент, и отчасти оттого, что его поведение приписали влиянию авантюристов, окружавших его в Ставке. После событий начала июля 1917 года (прорыв фронта и выступление большевиков в Петрограде) Временное правительство предприняло ряд энергичных шагов, включая восстановление смертной казни на фронте, и занялось дальнейшим планированием мер по реорганизации армии. Несмотря на это, Корнилов, поддерживаемый Савинковым, развернул энергичную кампанию против Временного правительства. По прибытии в Петроград 3 августа для того, чтобы представить Временному правительству отчет о военной ситуации, Корнилов привез меморандум, в котором требовал провести ряд армейских реформ. Однако обсуждение предложенных изменений было отложено, а меморандум Корнилова вручили военному министерству для согласования с предложениями военного министра. Благодаря этому была предотвращена публикация меморандума Корнилова в его исключительно резкой и бестактной форме, что неизбежно привело бы к отставке генерала.
Между тем нападки на Временное правительство сторонников «решительных мер» продолжались. Меморандум Корнилова от 3 августа был вручен Савинкову — заместителю военного министра — для согласования его с планами военного министра. Савинков, который все время пытался проводить особую политическую линию, не учитывая указаний своего начальника, военного министра, пожелал воспользоваться этим случаем и с помощью Корнилова вынудить правительство быстро, en bloc [2], принять программу самых серьезных военных мер на фронте и в тылу, без санкции Керенского, военного министра, и даже без предварительного доклада о них военному министру.
Эта попытка, предпринятая непосредственно перед Московским государственным совещанием, не увенчалась успехом, но при этом возбудила большое волнение в политических кругах, что грозило проявиться на Московском совещании в острой форме. Правительство приняло меры для сохранения единства страны и защиты армии от возможных конфликтов. В результате Московское совещание прошло без помех. Генерал Корнилов произнес речь, которая не оправдала ожиданий экстремистов, поскольку отличалась от речи военного министра, излагавшей его программу, лишь бестактной формой и указаниями на необходимость «мер в тылу, на фронте, на железных дорогах и на фабриках».
Возрождение боеспособности армии стало задачей премьер-министра Керенского с того самого момента, когда он принял кабинет у Гучкова. Было необходимо ликвидировать тенденции армейских реформ, которые выработались в течение первых двух месяцев революции, однако в борьбе за это Керенский как военный министр не мог разрешить слишком резкие и преждевременные шаги, которые требовали безответственные сторонники «сильной власти». Такие шаги в той неуравновешенной обстановке, в которой находилась страна, могли привести лишь к отрицательному результату. После Московского совещания Савинков признал, что план реформ, набросанный военным министром, совпадал в основных чертах с его собственным планом и пожеланиями Корнилова. Он также признал, что его поведение накануне Московского совещания было нарушением дисциплины, после чего премьер-министр отозвал приказ об отставке Савинкова.
Однако опасность от деятельности этих чересчур торопливых «реформаторов» была ничтожна по сравнению с возможными трагическими последствиями тайной интриги, которая в то самое время плелась в Ставке и в других местах с целью организации насильственного coup d’etat [3]. Стоявшие за нею силы уже к моменту Московского совещания пытались приучить Россию и самого Корнилова к идее военного диктата последнего. Сведения о заговорах начали доходить до Временного правительства уже в июле 1917 года; прорыв фронта вблизи Тарнополя глубоко задел чувство национальной гордости народа. Более того, после подавленного большевистского выступления в июле многие думали, что хорошо организованное наступление на правительство наверняка увенчается успехом. Параллельно с открытой пропагандой идеи военной диктатуры продолжалась тайная деятельность. На первом этапе были созданы отдельные группы конспираторов, в которых активную роль играли некоторые военные элементы, и среди них члены Главного комитета старого Союза офицеров армии и флота. Позднее эти группы объединились, а техника заговоров усовершенствовалась. Некоторые сомнительные люди, такие как Аладин и Завойко, были приняты в ряды конспираторов; они обеспечивали связь между военными заговорщиками, гражданскими политиками и финансовыми кругами, поддерживавшими их. Таким образом, была создана настоящая организация, которая позже обрела такие определенные формы, что генерал Алексеев смог угрожать ей разоблачениями на суде над генералом Корниловым, если бы гражданские участники, оставшиеся неизвестными, не воздержались от финансовой поддержки семей арестованных конспираторов. Одновременно сторонники «сильной власти» начали зондировать позицию Керенского, однако, не встретив у него сочувствия, обратили внимание на Корнилова. «Керенский не желает быть диктатором, тогда мы ему его дадим», — говорил В. Львов (бывший член Временного правительства). Во время Государственного совещания в Москве 12–25 августа идея диктатуры Корнилова уже достаточно созрела, и подготовка к coup d’etat, предвосхищая сочувствие совещания, шла полным ходом. В Москву был вызван отряд «надежных» казаков, а кадетам — офицерам, охранявшим здание, где проходило совещание, — дали понять, что во время работы последнего возможно провозглашение диктатуры. Целый ряд организаций перед совещанием вынес угрожающие резолюции, призывавшие не допустить отставки Корнилова. Был организован торжественный въезд Корнилова в Москву; различные публичные люди «представляли» себя и свои «меморандумы». В Москве распространялся памфлет, озаглавленный «Корнилов — народный вождь».
Вопреки ожиданиям заговорщиков желание всех слоев населения объединиться вокруг сильного Временного правительства сделалось настолько очевидным на Московском совещании, что все расчеты на его сочувствие пришлось оставить. С другой стороны, приготовления заговорщиков к coup d’etat стали более интенсивными. Несколько дней спустя Аладин попытался через посредничество князя Георгия Львова получить аудиенцию у Керенского; когда это не удалось, он со своими друзьями решил использовать в этих целях В. Львова, зная, что его положение бывшего члена Временного правительства позволяло ему без затруднений получить аудиенцию у премьер-министра.
31 августа В. Львов, который был соответствующим образом подготовлен Аладиным и
