— Ты все норовишь насолить Леониду, — говорит мне Глаголин.
— Я ему уже насолил давно, но другим совершенно...
Фурсенко хотят отдать в мою пельменную; надо или заканчивать эту болтовню, или заняться всерьез. Кстати, Николай очень легко (или, чего хуже, равнодушно) принял мою статью. А я-то ожидал, всю ночь не спал сегодня, готовился к речам, ответам. Все вышло совсем не так и в результате — гаже, потому что для них всех это — не отвечать, делать вид, что ничего не случилось, не помнить, не выяснять отношений и пр. Скорее всем слиться и тем самым весь грех поделить на всех.
Филатову я сказал:
— Я пока не могу выходить с вами на сцену. Мне совесть, память перед А. В. <Анатолий Васильевич Эфрос — в 1984-1987 гг., во время пребывания Ю. П. Любимова за границей, главный режиссер Театра на Таганке.> не позволяет этого делать. Но все равно придется... шесть спектаклей... В спектаклях это как бы работа, а «Дилетанты» — это добровольное содружество хоббийных начал. Пусть пройдет 25 января, оно должно закончить этап консолидации и нашей «перестройки».
18 октября 1987 г. Воскресенье
Хотел съездить в церковь, хотел... хотел... но стал «молиться телу» (Солженицын).
Зачем я звонил вчера Крымовой <Крымова Наталья — театральный критик, вдова А. В. Эфроса.> по поводу статьи в «Комсомолке» с возмущением и обещанием, что немедленно буду действовать, и расшифрую имена, и смою пятно с театра, и пр. Теперь стих и не знаю, что делать, и совесть и душа болят. Эти объясняют просто — они теперь обвиняют во всем Любимова, обещал-де приехать, не приехал, обманул, а мы не сориентировались (главное тут «не сориентировались») и понаделали глупостей, готовя ему встречу подобными демаршами. И тут для них важнее, что сориентировались все, в том числе и те, кто остался. Демидова <Демидова Алла — актриса театра.> объясняет это так: «А куда бы мы могли уйти, какой бы театр взял нас?» Да, многие, конечно, не смогли бы устроиться никуда, поэтому вдвойне предательством было их бросать и думать только о себе, о своей пресловутой несовместимости с Эфросом. И уж никто их не понуждал на оскорбление и зарифмованную нецензурщину... А обстоятельства... Обстоятельства не извиняют — человек волен в выборе.
19 октября 1987 г. Понедельник
Да, вот так... Сегодня ответственнейший «Мизантроп» по фестивалю театра «Дружбы». Публика — по пригласительным. От Москвы три спектакля — «Так победим», «Собачье сердце» и «Мизантроп». Надо сегодня так сыграть, чтоб премию или диплом дали... Яковлевой <Яковлева Ольга — актриса театра.>.
Голоса нет. Губа верхняя поражена паршой какой-то, лихорадка у правого уса и т. д. Однако, господа заседатели, это не последний еще день Помпеи.
США откладываются, самое раннее — это 8 ноября, но поездка вообще под вопросом. Так, значит, еще раз я съездил в Америку.
Господи! Молю тебя, пусть как можно лучше пройдет сегодняшний спектакль во имя памяти Анатолия Васильевича Эфроса, царство ему небесное. Пусть Оля получит какую-нибудь премию за роль свою, пусть их души соединятся в этом спектакле. Мне не нужно ничего, клянусь в искренности своей детьми своими. И никакой тайной мысли.
Позвонил Иван <Бортник Иван — актер театра.>:
— Я тебя люблю! Играй, паскудина, в самых лучших традициях, играй! Играй! Играй!
Глаголин:
— Когда я вхожу в театр и вижу, что на одной сцене идет «Мизантроп», а на другой — «Зори», спектакли, поставленные совершенно противоположными, разными режиссерами, в разных манерах, меня охватывают безотчетная радость и гордость нашего существования.
20 октября 1987 г. Вторник
В результате спектакль, как говорит Хвостов <Хвостов Борис — режиссер театра.>, прошел замечательно и в том драматическом ключе, которого всего больше добивался режиссер. Ну и слава Богу! Не спалось после такого напряжения, а сегодня «Дом» возник, у Смехова <Смехов Вениамин — актер театра.> бюллетень. Когда у меня плохо, я звоню прежде всего партнеру, у него же поставлено по-другому: он сразу сообщает в дирекцию. «Я так живу» — называется.
Ладно. Самое страшное, вчерашнее, — позади. Что за профессия, не перестаю удивляться. Сначала страшно — потом хорошо.
21 октября 1987 г. Среда, мой день
С каким-то благоговением и чувством теплым выслушивал я вчера младшую опять же Кондакову, об издании в «Современнике» моего избранного, листов на 20. Сделать заявку и придумать такое же гениальное название, как «Печаль и смех моих крылечек». Вспомнил, как мы это придумывали с Тамарой, тепло...
И подумал, пока сдам рукопись, то ведь допишу же я свою злосчастную главу под условным названием «Родословная», но теперь, недавно, недели две назад, подумал: да хрена ли мне антимонию разводить, а не вместить ли в эту главу всю мою жизнь? И остальные рассказы комдива вкрапить в ткань главы, как бы в гостях в День Победы и пр. И будет у меня конкретное обязательство, и честное слово — напишу.
С Наташей мы поговорили. Такое ощущение, что она успокоилась и не надо мне будет шибко суетиться разоблачать преступников без конца. Они наказаны.
— Филатов говорит, что они зря полезли с этим «Современником», что это история некрасивая и пр.
— Кому это он говорит?
— Людям...
А мне он говорит другое — что-де там особенного. Не сориентировались. Это они не смоют никогда. Их спасти может публичное покаяние, как Раскольников на площади, но ведь они этого не сделают никогда. Потому что — трусы...
Господи, прости. Сколько можно нам за них отмываться! А с них как с гуся вода...
Теперь я собираюсь на крестины Андрея Краснопольского. У «Морозко» меня будет ждать кума с машиной. Вот ведь прах человек — больше всего в этом деле меня кума интересует, да еще с машиной. Прости, Господи!
«Дом на набережной» вчера так расстроил, как будто с кем-то в смятую постель пришлось ложиться. Штейнрайх <Штейнрайх Лев — актер театра.> очень смеялся точности моих выражений — «сдвинута мебель чуть-чуть, да?».
Кот Тимка наблюдает туман из окна.
В любом случае надо истребовать рукопись из Барнаула — и у меня полный, готовый объем.
Андрюшку мы окрестили каким-то ускоренным методом, орал он безумно, всего боится, особенно купели. Бабка-прислужница сказала, что это его бес не пускал и т. д.
Райисполком. Встретился я с Крикухиным и компанией. Жалоба Волиной <Волина Галина — общественный деятель, доверенное лицо В. Золотухина.> вернулась к ним из Моссовета, они ужалены — администратор несуществующего кафе... Документов наших в глаза не видел тов. Крикухин. Новостройку... вряд ли под пельменную... Запутали меня окончательно. Короче, после моего визита вызвали они Катюрину, она позвонила Волиной.
