Василий Петров - Прошлое с нами (Книга первая)

В начале раздавалась команда — всего одна-две фразы, оглашенные звонким баритоном, настойчивым и требовательным. Команда незыблема и нерушима, как нерушимо заклинание в магии. Неведомая сила возносит курсанта над всем обыденным и тут же ввергает в положение автомата. Курсант всецело во власти команды, послушный воле, не терпящей никаких возражений. Он устал?., выдохся?., отказывают мышцы?., нет никаких сил?.. Вздор! Он обязан! Обязан повиноваться, найти выдержку, терпение для того, чтобы управлять собой... Это необходимо будущему командиру. Занятия продолжались до тех пор, пока упражнение не отработано в мельчайших деталях, до автоматизма — на плацу, в спортзале, под крышей манежа, в парке, в поле... Отклонения недопустимы! И никаких пауз сверх положенных по расписанию, никаких разговоров и ничего другого в этом роде.

Легко и непринужденно печатала шаг в городской прогулке батарея курсантов старшего курса, вызывая восхищение великолепием выправки и тем мощным единообразием движений, которое лежит в истоке воинской гармонии. Жители — стар и мал,— позабыв все дела, толпятся на тротуарах. Что привлекало их, людей, привыкших, казалось бы, к подобным зрелищам?

По-видимому, присущее естеству всякого здорового человека желание, стремление видеть красоту в себе подобных и чувствовать собственную душу... Равнение, мелодичный звон шпор, разворот плеч молодых людей, одетых один к одному, четкий ритм как бы приподнимали покров служебных тайн, дистанция, отделяющая курсанта от гражданского человека, сокращалась. Кто-то из зрителей вспоминал впечатления прошлого, иному, может быть, открывался путь в будущее. Публика гордилась внушительной поступью воинов. Ей импонировало живое, неподдельно искреннее согласие, царящее в строю. Оборотной стороной медали мало кто интересуется. Но курсанты знали истинную цену тяжелым трудовым будням, именуемым воинской службой, и усилиям командиров, принесенным для того, чтобы продемонстрировать... нет, не умение рисоваться, а величие духа людей, сплоченных воинской дисциплиной.

Безнадежно заблуждаются те, кто полагает, будто солдата понуждало к повиновению приниженное самолюбие и страх перед наказанием. Ничего подобного! Он предпочел ремесло воина, движимый сознанием своей силы и чистой совестью — неотъемлемым свойством интеллекта, соединяющим всякую нравственно здоровую личность неразрывными узами с той общностью людей, которая называется народ... Он рожден в его среде, говорит его языком... С детства его волновало, наполняя душу чувствами, все, что было в прошлом, далеком прошлом, с древних, незапамятных времен. Материнское молоко, питающее разум и мышцы, воскрешало в маленьком сердце седую старину. Разве ему не дорого то, что почитали отцы и праотцы, и не щемит сердце, когда он листает страницы ушедших жизней? Разве он не унаследовал их славные имена?.. Доблестный дух их и поныне витает в туманах, а в пору ненастья разве не слышится зов далеких голосов, зов родства и крови?.. Сказания о князьях-воителях, храмы старых богов, башни Кремля — бесценное достояние великого народа, средоточие русской государственности, нетленные святыни предков... Пространства владений их возвышают дух, согревают обычаи, веселят песни, далекая неведомая быль оживает, чудится звон мечей, привкус дыма отшумевших в веках битв. Подвиги древних героев приобщают его к понятиям чести и справедливости... Он с детства научен дорожить словом, обещанием, обязательством по отношению к другим... Превыше жизни он ставит верность, и свои годы прожил заботой, общей со всеми... Он принял правоту народа, как принимают собственную правоту, и поэтому служит ему.

Только воин — тот, кого природа в щедроте своей наделила возвышенной душой и силой истинного мужества,— готов безропотно и терпеливо повиноваться, нести тяготы ратных трудов, «...не щадя крови и самой жизни...», как повелевает присяга, во имя долга и чести. Не следует вдаваться в обман — меч, и ничто другое, в тысячелетиях служил тем доводом, который не единожды решал судьбы племен и народов. На полях сражений и в будничной жизни именно он — воин — призван свершать и свершает то, что иные люди в облачении мишуры тщатся показать с театральных подмостков.

Воинский порядок — мир вещей и понятий, которыми живет военный человек,— фактор психологического воздействия и подобно всякому проявлению творческой воли — понятие этическое в такой же мере, как и эстетическое. Правила, учрежденные воинскими уставами, сообщают поведению воина форму, строго согласованную в эмоциональном отношении с содержанием. Воин радует своим видом, когда он обучен соблюдению предписанных ему норм, и обаяние личности здесь ни при чем. Возвышает его — воина, будь он новобранец или убеленный сединой служака,— факт подчинения дисциплине сам по себе, как свидетельство уважения не только освященных столетиями общепризнанных нравственных установлений, но и личности всякого гражданского человека и всех людей в целом.

С точки зрения морали, строго выдержанный внешний ритуал воинской службы и работа, красиво и добросовестно сделанная мастеровым человеком,— явления одного рода. И то и другое способствует единению людей, пробуждает «...чувства добрые...», зовущие к порядку и созиданию.

Я не утверждаю, что все, кто поступал в Сумское артиллерийское училище, достаточно разбирались в вопросах психологии и воинской этики, но, несомненно, многие интуитивно чувствовали благородный смысл воинской службы. Наряду с призванием их влекла здоровая нравственная атмосфера, равные для всех возможности, бескорыстие военного человека, мудрая простота его обязанностей.

Но простота воинской службы не сродни несложности. В этом курсанта-артиллериста сразу убеждало знакомство с артиллерией, отраслью военной науки, которая изучает законы движения снаряда, управления огнем орудий в сочетании с тактикой других родов войск.

Артиллерийское орудие, изрыгающее огонь на головы врагов, в натуре выглядит далеко не так, как на экране. И если ореол грозного могущества нисколько не меркнет, то все же становится ясно: это — сложная система, состоящая из устройств всякого назначения, приспособлений, механизмов. И что ни возьми — станины, ствол, приборы наводки — все неподатливо, громоздко и тяжестью своей далеко превосходит все то, к чему люди привыкают в мирной жизни.

Не менее разноречивое впечатление производил и весь вспомогательный арсенал, относящийся к орудию. Снаряд — конусообразное металлическое тело — необыкновенно тяжел, холоден и загадочен, будто заключенный в его стальной оболочке разрушительный потенциал тринитротолуола не подвластен человеческой воле и может обрушиться на кого угодно.